Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
«Да о чём же это я думаю – она только-только вошла в мои ворота», – одёрнул я себя.
– Я теперь буду пахнуть мёдом очень долго,– провокационно сказала она Лю уже после того, как мои руки смыли с неё лишний мёд в бочке с тёплой водой, куда по её же настоянию мы погрузились все втроём. – Пчелы слетятся обязательно…
Она уже стояла на тёплом полу, и с неё скатывались последние крупные капли. Лю склонила голову к её плечу, потёрлась о него, потом начала, с закрытыми глазами, ласкать лицом тяжёлую грудь своей подруги. Потом, обняв её, медленно опустилась перед ней на колени, прижавшись лицом к низу её живота.
– Вот так мы, одинокие женщины, помогаем друг
Потом между двух великолепно круглых ягодиц актрисы появилась ласкающая их рука Лю. Рука эта на мгновение отвлеклась от своего занятия и выразительно поманила меня.
Сопротивляться было не только глупо, но и невозможно.
– Скажите, дорогая Лю, зачем вы это сделали, разве нам с вами было плохо вдвоём? – вежливо, но не очень искренне спросил я её как-то, улучив момент, когда Юй Хуань была от нас достаточно далеко.
– Она замечательная, и для неё я сделала бы всё, что угодно. Возможно, отдала бы жизнь, – очень серьёзно отвечала эта дама. Через полтора года мне пришлось вспомнить эти слова.
Мы не обижали Лю, ей доставалась её доля радостей – мы с Юй вместе с удовольствием доводили её до сладких судорог, обмениваясь взглядами и улыбками. Но всё же Лю явно вела дело к тому, что роль её в этой пьесе становилась всё менее значительной – почти такой же, как у двух-трёх служанок, которые всегда сопровождали эту пару в дни их приездов ко мне и терпеливо ожидали в первом дворике.
Я уже тогда мог, конечно, догадаться: в актрисе Юй Хуань всё было не так. Слишком красива, слишком хорошо воспитана и образована, слишком деликатна и покорна. Но, видимо, ни о чём догадываться мне не хотелось: потом, потом. Более того, подозреваю, что если бы даже передо мной открыли тогда книгу будущего – Алтын судур, и я обнаружил бы в ней всё, что несла в мою жизнь актриса по имени Яшмовый браслет, я захлопнул бы книгу, зажмурился и сделал вид, что видел только сияющие белизной страницы.
Во внешнем саду застучали копыта, зазвучали приглушённые голоса, затем тихий женский смех на два голоса.
– Простите навязчивую женщину, которая – представьте себе – снова пришла мешать вам, – застенчиво сказала она, возникая в воротах и прислоняясь раскрасневшейся щекой к их тёмному морщинистому дереву. В ответ на её обезьянью гримаску можно было только расхохотаться.
Лю скромно стояла сзади, потупив глаза.
ГЛАВА 4
НЕКРОМАНТЫ, ОТРАВИТЕЛИ И ПРИНЦЫ
Совещание по вопросу о ведьмах проходило в чисто местном духе – под сенью деревьев у меня в доме, во внутреннем саду, в беседке посреди пруда. Главным героем его был похожий на проворного ёжика юноша Ван, который занимался в торговом доме счетами, цифрами, бумагами – но лишь теми, что имели какое-то отношение к имперской письменности.
Как человек кисти и туши, Ван был существом, стоящим в иерархии имперского общества куда выше, чем скромные торговцы или воины. Шутка сказать, ведь он мог когда-нибудь сдать императорские экзамены и стать чиновником. Но тогда ему пришлось бы получать куда меньшее жалованье, чем у нас. А так ещё совсем чуть-чуть – и ему удастся купить на заработанные здесь деньги домик родителям в городке Ханчжоу на каналах, наверняка размышлял юноша Ван, раздираемый противоречиями.
Маленький Ван: так, по местным обычаям, называл его я. Приставка
Будучи очевидно умным письмоводителем, Маленький Ван, конечно, задавался вопросом, чем занимается в торговом доме Сангак; интересовал его и старый Юкук. Деньги – нет спора – вещь серьёзная; они любят, чтобы их защищали и охраняли, но не до такой же степени… В течение первых месяцев его работы мы искренне надеялись, что Ван не сможет разобраться во всех операциях дома. А потом, когда стало очевидно, что юноша весьма умён, мы придумали другой ход – отправили Вана с караваном на Запад, в штаб-квартиру торгового дома. Он вернулся с пятнами загара на лице и совсем иными, повзрослевшими глазами. И с тех пор, как множество имперских юношей его поколения, мечтал об одном: снова отправиться в земли необъяснимых чудес и странных удовольствий.
Мы сидели вокруг низкого столика, на котором стоял дорогой, новомодный, а для кого-то все ещё подозрительный напиток – чай, который Ван уважал как предмет роскоши и необходимый элемент утончённой жизни, Юкук воспринимал как среднего качества лекарство, а Сангак – как хороший способ делать деньги из воздуха. Поскольку чай считался личным проектом обожаемой императорской наложницы Ян Гуйфэй, он был обязателен в лучших домах, и к нему надо было относиться как минимум с уважением.
Юноша Ван, с острым носиком и блестевшим от жары смуглым лицом, осторожно прикасался губами к бледно-янтарной жидкости в крошечной винной чаше, и лицо его становилось всё серьёзнее: он готовился выступить. Сангак невозмутимо сопел, Юкук смотрел водянистыми глазами в одну точку. Десятки стрекоз пронизывали полуденный воздух, стеклянно поблёскивая крыльями в бледно-золотых солнечных лучах.
– Итак, ведьма Чжао, – кивнул я, как глашатай перед выходом танцовщицы.
– Рассказ необходимо начать с правления императрицы У Цзэтянь, – торжественно начал Ван, одёргивая свою модную короткую шёлковую курточку в обтяжку, из тех, что вызывали ярость консервативной публики.
Мы мысленно возблагодарили его за то, что он не начал с императоров Яо и Шуня, правивших несколько тысяч лет назад.
– Государыня У официально взошла на трон через шестьдесят шесть лет после воцарения дома Тан, то есть семьдесят лет назад, – медленно выговаривал слова юный Ван.– Она была тогда уже немолода. И титул ей носить пришлось недолго, всего пятнадцать лет. А потом, когда почтенный возраст государыни начал мешать ей править, её уговорили оставить трон, снова передав его принцу Ли Сяню из дома Тан. В том же году императрица скончалась от болезни, – закончил своё вступление Ван.
Быть ханьцем – нелёгкая судьба. Маленький Ван хорошо знал, что наша чайная церемония отлично охраняется, что никакие посторонние уши не могут подслушать его. Он мог бы прямо сказать то, что можно услышать в любой винной лавке на любом из рынков, а то и вообще обойтись без вступлений. Но ни один имперский житель сразу к делу не переходит. Он выдаёт сначала официальный текст, а потом уже переходит к изнурительной забаве – намёкам, тонкостям, частностям.
Что касается императрицы У, то и сегодня столичные жители помнили рассказы своих дедов и отцов о жуткой восьмидесятилетней старухе с неподвижным лицом, выкрашенным в белое, с нарумяненными щеками и чёрными бровями, которая, окутанная складками жёлтого императорского шелка, медленно проезжала по проспектам Чанъани в повозке с откинутым пологом.