Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
– Ясно только, что скоро наконец начнётся, – улыбнулся мой новый друг.
Я кивнул и двинулся обратно.
В такой момент настоящий тюрок обязательно пойдёт и «посоветуется с конём», то есть постоит, уткнувшись лицом в жёсткую пыльную гриву: не подведи, братец. Но сейчас я просто не мог этого сделать, я только удостоверился на ходу, что Варз стоит на месте и узел на его уздечке никто не перевязывал. Щелчки пальцев матери звучали в моей голове все громче и быстрее.
В кухне меня встретила немая сцена: женщины, тащившие тело Лю, и совершенно обалдевший хозяин кухни. Что пришло ему в голову при виде мёртвого тела, которое придворные дамы тащат на кухню, к печам и разделочным доскам, сказать не могу.
– Сюда, сюда, проход здесь! – командирским голосом повелел я ничего не понимающим дамам.– Ну, вот же – через кухню, там выход из неё – и сразу задний вход в храм. А ты, – повернулся я к хозяину,– ты вот что. Мне нужны вот эти тряпки,-я ткнул рукой в сторону посудомойки, обмотанной одной тряпкой подмышками и вокруг плеч, второй – вокруг головы, и ещё одной – снизу, так, что не очень чистый конец полотна был пропущен между её попросту грязных голых ног и завязан узлом на поясе.
Хозяин остолбенел в очередной раз.
– Быстро, быстро! – повысил я голос. – За все платит Верховный цензор. Да снимай же ты её…
Я буквально рванул серое полотно с бёдер смущённо хихикавшей тётки неопределённого возраста. Хозяин отвернулся, подруги суетливо понесли посудомойке какие-то новые тряпки, так что от вида её голого тела я оказался избавлен.
Оказавшиеся у меня в руках тряпки кисло пахли углями очага, несвежей едой и подгоревшим маслом.
– Масло, – сказал я. – Ну, конечно же, масло. Где у тебя, братец, стоит масло?
Вот тут уже хозяину стало по-настоящему нехорошо. С дрожащими губами наблюдал он, как гвардейский офицер в полном вооружении плещет из бамбуковых вёдер масло на стены, потолок, на разделочные столы, минуя только полукруглые дыры очагов, где ещё дымились угли. Потом попытался меня остановить.
– Ты что, не понимаешь, что сейчас вот ТАМ происходит??? – рявкнул я на него.
Мы оба повернули головы туда, где сиял солнцем двор. Там нарастал гул голосов и слышался другой характерный звук – негромкий лязг металла. Солдаты с проклятьями поднимались с земли и строились там же, где сидели. Я ещё раз прикинул расстояние от них до меня: далеко. Пока все хорошо.
Хозяин обречённо кивнул. Он и без того давно уже понимал, что ТАМ происходит что-то страшное.
Скользя по маслу мягкими сапожками, я выбрался из кухни и через три шага по земле оказался уже у алтаря, сжимая в кулаке сорванное с кухарки тряпье.
В пахнущем ароматным дымом храме никого не было. Каменный Учитель Фо, с ниспадающим жирными складками белым животом, блаженно улыбался, глядя куда-то поверх уложенного перед ним тела женщины, которую я когда-то лечил от головной боли, судорог ног и попутно – от любовного томления. Руки его, ладонями вверх, безвольно лежали на каменных коленях.
Во дворе, заполненном людьми, было очень тихо. Неподвижной фигурой под навесом застыл император. В противоположном углу такими же статуями высились наследник Ли Хэн, кто-то ещё – кажется, его сыновья, толстопузый военачальник – видимо, генерал Яо.
Вышагивающий как страус евнух Гао Лиши медленно вёл сквозь солдатский строй, под руку, ослепительно красивую женщину в зелёно-белом шёлке. Бабочка с коричневыми крыльями пронеслась над её головой, летя к большому персиковому дереву.
Драгоценная наложница Ян шла, неуверенно покачивая бёдрами. Она смотрела под ноги полуприкрытыми глазами и чуть улыбалась. Она была сказочно хороша, так хороша, что моё сердце сдавила сладкая тоска. Я хотел бы, чтобы эта прогулка к дереву не кончалась никогда, чтобы даже бабочка замерла в воздухе над этой странной парой.
Ян чуть погладила ладонью руку евнуха, снимая её со своего локтя, и с очередным неповторимым изгибом тела повернула к храму – и ко мне. Мои ноги начали напрягаться, как перед прыжком. Да, этот прыжок всё ещё оставался выходом, хотя и наихудшим. Пока что те, кто видел мою голову над кромкой стены в темноте храма, могли подумать, что «один из наших» отрезает преступнице и этот путь. Но если бы я схватил её и бросился бежать во тьму кухонного выхода, за нами погналась бы целая толпа, и буквально сразу.
Ян переступила из света во тьму и остановилась перед телом Лю. Меня она увидела, но как бы не заметила.
– Твоё платье, – сказал я ей. – Быстро снимай платье. Отдай его ей, как она отдала тебе свою жизнь.
В ответ на меня посмотрели абсолютно отрешённые глаза. Ян молчала и не шевелилась. Ужас начал сдавливать мне грудь.
– Быстро, быстро,– бормотал я, дёргая на ней пояс. – Ворота открыты, часовые ждут, конь стоит за этим выходом – только быстро!
Тут Ян вцепилась своими руками в мои, а взгляд её зафиксировался на жёлтом луче солнечного света, упиравшемся в утоптанную бурую землю между храмом и кухней. В этом луче вились мухи над отрубленной куриной головой.
– Земля, – сказала она. И чуть пошевелила губами. С этого мгновения её движения стали чёткими, а лицо – осмысленным. Она мгновенно распустила широкий шёлковый пояс, вывернулась из платья одним кошачьим движением и осталась в нижней юбке и такой же полупрозрачной блузке. Я начал буквально срывать с неё длинные серьги и ожерелье из розового нефрита, но она, чуть оттолкнув мои руки, и это сделала сама и мгновенно. Также быстро надела свои любимые камни на шею Лю, успев погладить при этом подругу по щеке. На пояс ей не забыла прицепить соскользнувшие было с него ароматические мешочки. Обернула непослушное тело Лю в своё платье. С брезгливостью взяла у меня грязные серые тряпки, поднесла к носу.
Я обнял тело Лю, положив её голову себе на плечо, с громадным трудом поднял, оторвав её ноги от земли, и сделал шаг из храма в пятна света, к ждущим десяткам гвардейцев по ту сторону двора.
Вздох прошёл по солдатским рядам. «Все нормально, – уговаривал себя я, делая на подгибающихся ногах шаги к ждавшему меня под персиковым деревом бесстрастному Гао. – Всем всё понятно: несчастная лишилась сознания, но эти штуки у неё не пройдут, „малиновый барс" доставляет её к месту казни».
Я бережно переложил страшно тяжёлое и неподвижное тело на чуть выставленный вперёд живот старика и приготовился отпустить руки, он, не глядя на меня, накинул Лю на шею петлю, которую всё это время держал в руке. Затем её тело начало сползать по этому животу вниз, а петля в выставленной вперёд, напоказ, руке – натягиваться, а я на неожиданно лёгких ногах тронулся в обратный путь – шагов двадцать – тридцать – обратно к храму.