Любимый с твоими глазами
Шрифт:
– Ох, потрясающе. Сам себя слышишь?
– снова яд, мы и соскучиться не успели, вот правда — а ничего сделать не могу.
Бесит меня, как он себя ведет. И кого из себя тут строит!
– Я не женат.
– Мне плевать, - сухо отвечаю и иду к лестнице, но Олег уже не стоит в стороне.
Он вдруг шагает мне на перерез, берет за руку и поворачивает на себя. Я, ожидаемо, ершусь моментально!
– Пусти! Ты…
– Нам с тобой жить неизвестно сколько под одной крышей, так что завязывай кусаться.
– Ах «завязывай кусаться»?!
– Я не женат.
– Мне. Плевать.
– Нет, не плевать.
– Пошел ты!
– Я был женат только на тебе.
Ох боже, серьезно?! Ладно, признаю: неожиданное признание бьет в самое сердце, так что я замираю. Хлопаю глазами пару мгновений, молчу, кусаю губу. Маленькая Алиса внутри вообще в восторге, но…блин, ты серьезно вообще?! Ты в это веришь?! Дура что ли?! Может быть раньше — да, и я не отрицаю, признаю. Но сейчас?! Нет!
Вырываюсь, потом отступаю, но шиплю еще отчаянней.
– Хочешь, чтобы перестала кусаться?! Тогда прекрати мне врать! Плевала я…
Олег перебивает тираду просто — вздыхает и достает паспорт, а я, завороженная, наблюдаю за тем, как он листает страницы. А потом…
??????????????????????????Нет, глазам не верю. Печать о нашем браке и…разводе — есть. Но это все. Очередное вранье? Или правда?
– С чего ты взяла, что я — женат?
– тихо, но с расстановкой повторяет вопрос, и тут мне крыть нечем.
На самом деле есть чем. Я могу рассказать ему про все, что было тогда у его дома, но почему-то этого не делаю. Хотя…к чему притворяться? Я не делаю этого, потому что не хочу его ранить еще больше. Скажи я про тот разговор с матерью…ох, черт, она мне соврала, и, скорее всего, не только по поводу их свадьбы…Губы так и горят от желания спросить: ты знал о Давиде тогда? Или тоже вранье? Но я говорю другое:
– Просто это было бы логично.
Потому что да, не хочу его ранить, но вместе с тем не хочу открывать этот ящик Пандоры под названием «наш брак». Мне страшно. Мне очень страшно ловить его взгляды, которые я, хоть и отбрыкиваюсь, ловлю. Нет. Расстояние и дистанция — наше все.
Поэтому я поднимаю сумку и снова иду к лестнице, теперь, слава богу, без препятствий. Олег приносит Давида еще через пять минут, аккуратно укладывает его на большую кровать и тихо говорит мне:
– Ложись спать, остальное я сделаю сам. Здесь есть что-то типа ванной — прямо по коридору, вторая дверь. Третья — еще одна комната. Если захочешь, можешь занять ее.
– Я буду с Давидом.
– Так и думал. Спокойной ночи.
Все. Он уходит, а у меня на сердце такие тревоги и такие размышления, которые размером с Эверест, не меньше…
***
С утра я просыпаюсь от шума и смеха — Давида рядом нет. В первое мгновение я дико пугаюсь, но снова слышу смех сына — расслабляюсь. Сбежал. Понятно. Плюхаюсь на подушку и смотрю в потолок пару мгновений. Не очень я хочу спускаться, если честно, то есть вообще. Мне быть рядом с Олегом очень сложно. Между нами миллион несказанных слов, хоть альманах
Ох, ладно, Алиса. Тебе это важно, ему нет. Помни это и зачем ты здесь, концентрируйся на важном, а остальное — в сторону.
На том и порешила. Встаю с кровати и достаю легкий сарафан с белыми цветочками и рядом пуговиц на груди, завязываю волосы в хвост, потом иду умываться. Ванна — это действительно очень громко сказано. Чистенькая комнатка с умывальником и туалетом, что важно, но как таковой «ванны» здесь нет. Ох боже, и что же делать? А как мыться?
Чувствую себя дурой. Я в таких условиях никогда не жила, пусть за шесть лет свою корону сняла и давно спрятала ее в дальний ящик. А спросить так стыдно и неловко…Нет, это глупо. Мыться — базовая, человеческая потребность! Да! Вот так! Киваю отражению и спускаюсь вниз, но тут же замираю.
Картина меня ожидала — маслом, не иначе как. Давид без футболки и весь в муке, рядом Олег. Тоже без футболки. И тоже в муке. Ох черт…какой же он шикарный…Я вижу только спину и позволяю себе эту слабость — смотреть на нее. Подтянутая фигура, светлая кожа, и родинки на месте…Конечно они на месте, дурная башка! Все там же. На правой лопатке целая россыпь, как звезды на небе. Олег тянется к верхней полки за чем-то — мышцы так красиво перекатываются, что у меня внутри все стягивается. Такой мощный, внезапный поток возбуждения — кошмар. Ты спятила?!
Ругаю себя и отворачиваюсь. Нечего пялиться! Что они там делают?! Это гораздо интересней.
– Что вы делаете?
Двое из ларца вскакивают по щелчку и резко на меня поворачиваются. Слышу, как из открытой двери тянет свежескошенной травой, поют птички, и светит солнышко — погода чудо. Вот о ней и думай, а не о плечах и прессе бывшего.
Стараюсь не смотреть на него и подхожу ближе, улыбаюсь Давиду. Он смущенно чешет затылок, но берет себя в руки и радостно подпрыгивает.
– Мы делаем блинчики, мамуль! Твои любимые!
Ох боже, ну ты моя прелесть…Я усмехаюсь и подхожу совсем близко, аккуратно стирая муку с по-детски пухлой щечки.
– Да…вижу.
– Ну как делаем?
– вступает Олег, повторяя за сыном «неловкие почесывания», - Пытаемся.
Заглядываю в сковородку — вся черная. На тарелке лежит неказистый блин с обгорелой корочкой по бокам, а в мусорке целая гора «неудавшихся экспериментов». Понятно.
– Давай я лучше.
– Я…
– Олег, серьезно, - вступает Давид и тянет мне поварешку, - У нее лучше получится. Мама у меня очень вкусно делает блинчики! И вообще все!