Любимый с твоими глазами
Шрифт:
Почему сейчас, как прозрел? Наверно, потому что я стал отцом. Правда это или нет, но отцовство меняет. Не всех, это да, но меня сильно и как-то сразу. С первого взгляда на Давида я знал, что защищать его — моя главная задача. А еще…я когда на него смотрю, мне настолько дико вспоминать свое детство. Как можно ударить своего ребенка? Давид у меня ежик, ему палец в рот не клади, но я смотрю в его глаза — мне тепло. Особенно тепло, когда вспоминаю, как он глядел на меня, пока я учил его кататься. Знаете? Так дико-дико доверчиво.
Тянется. Я этого не заслужил, а чувствую, как это маленькое существо тянется ко мне. Ищет одобрения. Боится разочаровать. Глупенький еще…как ты можешь разочаровать меня, если ты — мой самый главный подарок в жизни? И ударить его? Да ни за что в жизни! Даже больше скажу. Если бы я видел, что Алиса относится к нему плохо, или позволяет кому-то относится к нему плохо, тогда да. Это точно, я бы состряпал похожий иск, но она — та самая мать, которую я представлял себе в детстве. Мягкая, веселая, учит, занимается, разговаривает и защищает. Мой сын чистый и сытый, хорошо одетый, он — счастливый ребенок. Смелый, умный, не стесняется, а еще знает английский, как большинство взрослых людей. Он не забитый щенок, каким я был, а самый настоящий малыш, как в рекламе показывают. Беззаботный. Да и она? Алисе хватило одного «пренебрежения» ребенком, чтобы распрощаться — это показатель. Для меня ее невероятная сила духа, которой он делится и питает Давида — лучшее, что я бы мог пожелать для своего сына.
– Олег!
– мать вырывает меня из воспоминаний, - Так будет лучше! Алена детей не хочет, но теперь ей не нужно уходить в декрет! Возьмете Давида, воспитаете нормальным человеком…
Алена в этот момент поднимает брови и даже рот открывает, но я это фиксирую только боковым зрением. Сам не могу оторвать взгляд от матери. Неужели она это действительно сказала?! И неужели верит?! А верит же…Смотрит так, будто ничего не произошло вообще! Будто так и надо…До боли цинично и жестоко. Конечно, Алиса для нее ничего не значит. Ее желания и чувства тем более.
– Он и так нормальный человек, - цежу, мать рукой взмахивает.
– Да кого ты обманываешь?! Видел, как он себя отвратительно ведет?! Что ему эта потаскушка…
Меня подрывает. Я сношу нахрен всю посуду с ее кухонного гарнитура, сухо, быстро вздыхаю. В глазах бьют темные круги. Нет, меня действительно с головой накрывает, когда о ней говорят так. Сейчас я готов это признать. Раньше — никогда и ни за что в жизни. Но, если честно, никто и никогда не говорил о ней так. Андрей позволял себе только шуточки, и то, не заходящие «дальше уместного». Серега…ему хватило одной стычки на лестнице, так что он тоже держал себя под контролем. А мать…раньше она не была такой смелой, пока на ее карте не появилось достаточное количество нулей, а ее новые, «светские» подружки не засрали всю голову. Москва действительно портит людей. Особенно глупых и ограниченных, что вышло в ситуации с моей матерью. Увы и ах, это так.
– С меня хватит.
– Что значит «хватит»?!
– То и значит, черт возьми!
– ору, делая на нее угрожающий шаг, - Это была последняя капля. Я тебя предупреждал, помнишь?! Ты думала, что шутил?! Нихера подобного.
– Не выражайся в моем…
– Ты живешь в квартире, которую ты не покупала, так что я буду выражаться так, как посчитаю нужным! Особенно после того, что ты сделала!
– Я хотела как лучше!
– Ты все обосрала! Алиса меня и так ненавидит, теперь вообще к сыну не подпустит!
– И что?! И хорошо! Заберем ребенка…
– Ты оглохла?! Никто и никогда не заберет у Алисы ребенка! Ты меня услышала?! Никто!
– Олег! Подумай хорошенько…
– Я уже подумал и скорее сдохну, чем позволю тебе приблизиться к воспитанию моего сына! Алиса — потрясающая мать, которой у меня не было, и я об этом очень жалею! Возможно, если бы ты походила на нее хотя бы на грамм, я не вырос бы таким ничтожеством!
– Как ты смеешь сравнивать нас?!
– Это для тебя еще с горкой!
– Олег!
– визжит, потом вся сжимается и закрывает рот рукой.
Еще один спектакль. Я знаю, как моя мать плачет на самом деле, много раз видел в детстве, а теперь она только играет. Пытается выкрутиться путем очередных манипуляций. Даже смешно…и я смеюсь, когда слышу:
– Ты такой жестокий…
– Даже не пытайся использовать этот прием. Он больше не сработает.
«Сухие» слезы сменяет яростный оскал.
– Ты понимаешь, что ссоришься с семьей из-за этой?! А?!
– Прекрасно понимаю.
– И?! Тебя ничего не смущает?!
– Нет. Я ведь отстаиваю свою семью — этому меня сын научил. Прощай.
– Олег! Олег, что значит прощай?! Олег!
Но я не отвечаю. В этом, как и прежде, нет смысла. Я даже понял наконец, почему никогда не говорю до конца — меня ведь не слушают и сейчас продолжают "не слышать", так что в какой-то момент я просто потерял смысл пытаться. А теперь, наверно, от отсутствия этих самых «смыслов», я вовсе не умею объясняться словами. Это плохо. Мне сложно общаться и доносить свои мысли — вообще мрак.
Как мне Алисе все объяснить? Я без понятия. Сижу в машине, руль сжимаю и смотрю в одну точку — облажаться так феерично, и что теперь-то говорить? Полный штиль…
Вдруг пассажирская дверь открывается, и на сидение залезает Алена. Я смотрю на нее пару мгновений, потом цыкаю и закатываю глаза, цежу.
– Она послала?
– Ага. Рыдает в голос. Ну...как обычно это делает, чтобы свое получить.
– Прости, что опять втянул тебя в эти семейные дебри.
– Да ничего… - усмехается, а потом игриво на меня смотрит и улыбается, - Знаешь? На этот раз мне даже понравилось. Вот что нужно, чтобы ты наконец-то высказал все, что копил столько лет? Особенно ей.
Прикрываю глаза, но улыбаюсь. Да, по ходу дела именно это и нужно было…
А Алена вдруг сжимает мою руку и тихо так говорит:
– Ты не виноват, не грызи себя, ладно? Твоя мать перешла все границы допустимого.
– Не могу понять, как ей такое в голову пришло? Но это еще что…
– Как она это сделала — гораздо интересней.
Плавно перевожу на нее взгляд и слегка киваю. Алена же вдруг становится серьёзной, двигается ближе и шепчет.
– Олег, скажи мне, а ты по сторонам вообще смотришь? Или как увидел свою семью, совсем ослеп?