Любопытная
Шрифт:
– Кто желает знать свою судьбу – мсье или мадам?
– Мадемуазель. Это ваша первая оплошность, – ответил Небо́.
Внимательно посмотрев на Небо́, колдунья спросила:
– Мадемуазель желает знать, что скажет заветная колода?
Поль утвердительно кивнула. Гадалка перемешала карты. Предложив принцессе снять верх колоды, она разложила карты на столе.
– Вы приходитесь мсье сестрой, но любите его. Это кровосмешение.
Принцесса пожала плечами.
– Подождите! – воскликнула старая колдунья. – Мсье затуманивает мой взгляд, но он не помешает мне… Я вижу изображение – картину, определившую вашу жизнь… Вы вступаете в отношения со множеством скверных существ – не будь рядом с вами этого мужчины, вы ничего бы о них не узнали. Далее я вижу в вашей жизни человека – сильного мужчину, обладающего незаурядным умом. Он подчинит вас себе – с целью, для меня непонятной. Вскоре рядом с вами не окажется ни дурных
Он показала карту Шута, указывающую на посвященного.
– Вскоре вы увидите ужасающее зрелище… Далее я не вижу ничего… Мсье закрывает карты.
– Стало быть, вы не можете предсказать его судьбу?
– Я хочу попытаться, – ответила колдунья – в ее взгляде была досада.
Выхватив у гадалки карты, Небо́ ударил ее по лицу.
– Стало быть, ты не узнала во мне волшебника Розы и Креста? Мне стоит лишь пожелать твоей смерти. Мне не требуется карт, чтобы узнать: ты не колдунья, но злодейка, отравительница и тайная акушерка. Ты продаешь проституткам этого квартала любовный напиток и прерываешь беременности. Ты приговорена высшим судом и погибнешь от руки высшего палача.
Небо́ и Поль вышли из дома колдуньи.
– Признайте, что ее слова во многом оказались правдой – едва ли я могу отрицать ее путанные пророчества, – сказала девушка.
– Между небом и землей, Горация, нет более тайны, которую не разгадает philosophia sagax Парацельса208. Мы столь же несведущи в законах философии, сколь древние – в законах физики. Тайна не откроется в ответ на вопрос гения, но переместится. Едва же усилие ослабевает и изменяет направление, тайна меняет форму и вновь охватывает вас тесными оковами. Лишь смерть – новое рождение – позволит нам, очистившись, предстать перед неизвестностью и взглянуть ей в лицо, забыв о насмешках и вызовах, преследующих нас на протяжении земного существования. Но теперь вы должны сказать мне: «Отведите меня домой».
– Я хочу взглянуть на холм, где оплакивала вас как умершего, где вы, Командор, убили Дон Жуана.
– Стало быть, вы верите картам? Желаете попрощаться с ночным Парижем?
Принцесса не ответила. Они молча пошли вверх по улице Дюнкерк и поднялись по крутому склону до строительных сооружений Сакре-Кер.
Внезапно, словно из-под ладони дискобола-великана, разорвавшего тяжелые облака, в небе засияла полная луна, рассыпав над Парижем серебряный дождь. Выступили контуры куполов, побледнели красные пятна уличных фонарей, рассеялся туман, и в бесконечную даль растянулся чудовищный город, спящий беспокойным сном, тревожимым видениями. У их ног лежал чахлый парк, за ним – каменный дом Роллена209. Справа из-за кривой бульваров появились здание Опера – дворца гармонии неправильной формы, Дом Инвалидов (никто не знает, отчего у него недостает руки или ноги) и, наконец, Пантеон – место Бога заняли в нем последователи Марата. Поль прижала сомкнутые руки к плечу Небо́.
– Я хочу убежать далеко от людей, – вздохнула принцесса. – Я увидела столько грязи, что не смею ни думать, ни дышать – что если и ветер несет порок? Вы были правы, Небо́ – зло сочится из почвы и льется с крыш. Я видела столько страшных зрелищ и сделала столько гнусных открытий, что более не смогу мечтать. Сколь же печально – знать правду! Воспетый поэтом кубок обернулся грязной кружкой, жизнь холостяка – дешевым вином и любовью первой встречной, образованные господа – циниками, писатели – глупцами. Я видела молодых мужчин – нотариусов, хулиганов, сумасшедших. Оргия оказалась скукой, любители удовольствий – несчастными людьми. Инстинкты простых людей породили насилие, путь же в публичный дом открыт для каждого. Полчища варваров убивали, чтобы разграбить города, армии же цивилизованных государств убивают ни за что, во имя чести. Государство печется о двух сотнях убийц из трактира разбойников, но лишает крова бенедиктинцев Солемского аббатства210! Женщины для наслаждений оказались жалкими существами, дороги удовольствий – кругами ада! Стало быть, это и есть порочная страсть! Я сидела за столиками разврата и пила вино злодеяний, узнала тайны Фрины и коварные приемы разбойника. С запятнанным взором и обманутыми ожиданиями, несовершенная для монастыря и слишком благородная для предстоящей жизни, я обречена на страдания в ненавистном мне мире. Каков же был ваш замысел, Небо́? Что же я должна сделать, чтобы достичь состояния, которое не было бы невыносимым? Избавившись от иллюзий, я представляю будущее пустыней, полной рептилий и кругов на мутной воде.
Небо́ обнял ее – его движения были нежны и целомудренны.
– Милая Поль, вы презираете мир, осознав тщетность стараний
XV. Оргия мертвецов
ОНИ вышли из экипажа возле Итальянской заставы.
– Милая Поль, чью ладонь мне столь сладко держать в своей! Отчего вы скрываете терзающее вас желание?
– Я никогда не осмелюсь высказать его, – ответила Поль.
– Скромная грешница! Я открою вашу тайну, не потревожив ваших чувств. После прошлой ночи вас не оставляли предсказания гадалки, вы открыли последнюю часть «Ада», и вам явился Вельзевул211. Разумеется, вы не отважились просить философа показать вам персонажа столь уродливого, сколь сам Дьявол!
– Вы ошибаетесь – Сатана нимало меня не волнует.
– Милая Поль, Дьявол – это недосягаемая цель. Дьявол уникален для каждого. Для вора – деньги, для честолюбца – власть, для молодого мужчины – женщина, для невинной девушки…
Поль прижала ладонь в перчатке к губам Небо́, заставив его молчать.
– Вы хотите завершить путешествие на повороте зла? Я подчинюсь вашему желанию, но остерегитесь – увиденное зрелище уничтожит в вас вожделение, принудив отказаться от страсти и наслаждений. Отвечайте же – я не стану наблюдать за тем, как вы краснеете. Да? Нет?
Мужчина, чье имя в Древней Халдее носил повелитель и распорядитель обрядов, испытывал изысканное наслаждение, возможное лишь на закате цивилизаций – он играл трепещущим сердцем девушки, словно струнами музыкального инструмента, повторяя, в десяти шагах от города, взбудораженного шорохами окраин, неповторимую сцену искушения Евы. Поль судорожно сжалась, ногти впились в кожу плеч – мучимая жаром неразрешимого желания, она в смятении смотрела широко раскрытыми глазами на лежавшую впереди зловещую пустошь, по краям которой виднелись первые лачуги Вильжюифа. Среди ясной и холодной ночи на усыпанном звездами небе не было ни облака.
– Вы хотите совершить безумие, русская принцесса, но молчите об этом?
– Да, – едва слышно ответила она, словно признавалась исповеднику в проступке, за который стыдилась перед самой собой.
Небо́ повел ее по неровной почве – они спотыкались о бугры и выбоины. Их ноги скользили по клочьям травы и давили черепки битой посуды, жестяные банки возвращали звон ржавого железа. Задыхаясь от быстрых шагов по проклятой земле, Поль подчинялась философу с необычной отрешенностью.
– Здесь! – сказал он, остановив дрожащую девушку перед лачугой, построенной из гнилых досок и строительного мусора.