Любовь и ненависть

Шевцов Иван Михайлович

интернат? Пожалуйста. Только знайте - он убежит. Он из

пионерского лагеря убежал.

– Видите ли, я хотел поговорить с вами о другом, - начал

я, пытаясь найти правильный тон беседы. Но она перебила

меня: - Я вас понимаю, вы хотите обо мне. Хорошо,

пожалуйста.
– Она как-то церемонно села на стул и положила

свои руки на стол. Пальцы ее с облезлым маникюром нервно

суетились, глаза с блуждающими зрачками смотрели мимо.
–

Я

лечилась и сейчас чувствую себя хорошо. Вы с доктором

Садовским знакомы? О, это отменный психиатр. Высший

класс. Он профессор и скоро будет академиком. Он уже давно

мог им быть, но у него есть враги. Мама, оставь нас вдвоем,

нам нужно поговорить тет-а-тет.

Я, конечно, хотел говорить о ее сыне, расспросить, с кем

он дружит, где бывает, не приносит ли домой какие-нибудь

вещи, но перебивать ее не стал. Когда Ольга Наполеоновна

ушла на кухню, Инна проверила, плотно ли закрыта дверь в

прихожую, и, заняв прежнее положение у круглого стола,

продолжала:

– Я лечилась у доктора Садовского. После лечения в

стационаре ощутила в себе перемену. Будто ослепла. Не

понимала, что творится кругом. Вся окаменела, стала

холодной и бесчувственной. Я не жила, а только наблюдала за

жизнью. А сама как бы не жила. Не было меня. И никаких

желаний не было. Только одно желание - окончить институт.

Чего бы мне ни стоило, я поставила себе цель - окончить

институт. И поступила. Училась. Я очень старалась. Потому

что меня ничто другое не интересовало, кроме института. Они

меня исключали. Два раза. Нет, три. За неуспеваемость. Им

так казалось. А я успевала. И добивалась восстановления.

Меня восстанавливали и опять исключали. Это все декан. Он

меня преследовал. Мстил.

Она вдруг умолкла, точно потеряла нить речи, и я,

воспользовавшись этой вынужденной паузой, задал

наводящий вопрос:

– За что же он мстил вам?

– Не знаю, - безразлично отозвалась она, глядя мимо

меня.
– Он сам неученый и не может понять настоящей жизни.

Он своей жизни не понимает. И я тоже не понимала своей

жизни до пятьдесят шестого года. В моей жизни был хаос.

Потом я познакомилась с одним человеком. Близко

познакомилась. Вы понимаете, мы сошлись. Он меня любит.

Но это неважно, любить не обязательно. Любви нет и никогда

не было. Ее выдумали. Знаете кто? Поэты. Фамилия моего

друга Питкин. Может, смотрели кино "Мистер Питкин"? Только

мой не англичанин. Просто однофамилец. Имя я вам не скажу.

Он открыл мне глаза.

Я узнала, что существует передача

мыслей на расстояние. Все люди могут мысленно

разговаривать друг с другом. Есть высшие существа -

сверхлюди. И Питкин тоже, их целая группа, может быть каста.

Где они находятся - трудно сказать. Они постоянно передают

свои мысли всем нам. Иногда они делают это через кино,

через радио и телевидение. Все мысли обычных людей - это

только дальнейшее развитие той мысли, которую они получили

от сверхлюдей. Я теперь чувствую постоянную связь с ними,

поэтому я не знаю одиночества и уверена в себе. Благодаря

сверхлюдям я приспособлена к жизни лучше других. Когда в

институте мы проходили экономику производства, я решила

приложить свои теоретические знания на практике своего

домашнего хозяйства. Я считаю, что совершенно зря люди

держат в квартирах мусорные ведра. Надо делать так, чтобы в

хозяйстве вообще не было отходов. Для этого, например,

яичную скорлупу надо обратно сдавать в магазины, там ее

переработают в муку, из которой можно варить суп. Вы знаете,

что в яичной скорлупе много фосфора? А он так нужен людям.

Или вот еще пример: окурки от сигарет тоже нужно сдавать в

табачные магазины. Их снова пустят в производство. Эти

мысли мне подсказали сверхлюди, но изобретение мое. Все

врачи связаны со сверхлюдьми. Вы только об этом никому не

говорите, это тайна...

Мне прежде ни разу не приходилось беседовать с

людьми, страдающими психическим расстройством, поэтому

речь ее производила на меня сильное впечатление. Вот

говорит-говорит человек, и все в его словах кажется логичным,

как вдруг с какой-то фразы, даже не заметишь, с какой именно,

он начинает нести несуразицу. Но не тот явный вздор, какой

несут обычно нормальные, но ограниченные люди, а именно

несуразицу, в которой сверкают редкие блестки смысла.

Особенно врезалось в память ее лицо, искаженное

напряжением нервов и мозга, на котором внутренняя жизнь -

страдание, вспышки радужных надежд, мечты и их крушения,

отчаяние и апатия - оставила свои следы. Это лицо не умело

скрывать душевного расстройства. Как можно деликатней я

попытался свести разговор к вопросу о сыне, спросил, не

приносит ли он домой каких-нибудь чужих вещей. Она снова

перебила меня своим категоричным:

– Понимаю вас. Вы хотите сказать, не ворует ли он? Нет,