Любовь и ненависть
Шрифт:
и в таком состоянии устраивает дома скандалы. Бьет ее, то
есть жену свою. Верно я говорю, Настя?
– Это наше дело! - огрызнулась женщина. И от ее
реплики тонкие подвижные брови художника удивленно
вздернулись.
– Нет, ты скажи, верно я говорю? - Она упрямо
промолчала, и художник продолжал: - Сестра мне много раз
жаловалась, просила защитить. Мы в одном подъезде живем.
Они этажом выше. Мне не раз приходилось подниматься к ним
и
И я как-то сказал сестре: "Знаешь, Настя, твоего бы Павлика
однажды хорошо проучить, и он навсегда забыл бы, как
испытывать кулаки свои на твоей спине. Шелковым стал бы".
Верно я говорю?
– Он опять обратился к сестре, и она снова
ничего не ответила. Брат говорил правду, и я видел, как на ее
глаза навертывались слезы.
– Что ты мне на это сказала? Не
помнишь? Молчишь.
– От молчания голова не болит, - отозвался Нил Нилыч,
взглянув с добродушной иронией на сестру художника, и та,
должно быть, неверно поняла его: ее тонкие губы
заискивающе улыбнулись.
Художник игнорировал реплику старшины, недовольно
нахмурился и продолжал:
– А сказала она, товарищ капитан, буквально: "И проучи,
проучи его, сил у меня больше нет терпеть". Сегодня снова
скандал. Опять за мной прибегает их дочь, племянница моя.
Говорит: "Дядя Петя, скорей идите, там папа мамку убивает". Я
пошел к ним, вижу шум, гам, обувь по комнате летает. Ну, сами
понимаете, попытался утихомирить разбушевавшегося родича,
теперь, выходит, я и виноват.
– А я как тебя просила? Да ты б его легонько, для
острастки, а ты свои пудовые кулачищи распустил, - сквозь
слезы проговорила Настя и затем неожиданно для нас
слишком энергично и не очень деликатно схватила за руку
своего мужа и потащила к выходу со словами: - Пойдем, горе
мое. Думнов посмотрел на меня. Взгляд его спрашивал: как
быть, отпускать? Я молча кивнул, а художник развел в стороны
широкие мясистые ладони и виновато проговорил:
– Вы уж извините, товарищ капитан. Для меня урок на
всю жизнь. И другим закажу - в семейные дела не суй носа.
Правду говорят: муж и жена - одна сатана.
– Свое яйцо лучше чужой курицы, - снова вставил Нил
Нилыч и, поддельно вздохнув, прибавил: - Упаси бог от пьяной
жены и от бешеной свиньи.
Я посмотрел на тяжелые руки художника и хотел было
посочувствовать его шурину, но передумал: таких учить можно
по-разному, и нужно учить.
Тут позвонил подполковник Панов и попросил меня зайти
к нему на минуту. Я отпустил художника
старшину Думнова.
Николай Гаврилович сидел за письменным столом,
освещенным лишь настольной лампой. Верхний свет, которого
Панов почему-то не любил, как обычно, был погашен. С лицом
озабоченным и усталым он рассматривал какие-то бумаги.
Предложил мне сесть и сообщил, что ему передали вкратце о
подростках Вите и Юре, об Игоре Иванове, и попросил
подробно доложить, что мне удалось сделать за день. Такой
неожиданный интерес начальника к вопросу, казалось бы,
обычному меня немного насторожил. Я доложил ему
обстоятельно ход дела и свои предложения. Я считал, что
нужно приложить все, решишительно все силы, чтобы устроить
Юру Лутака в интернат или в детскую колонию, а Витю спасти
от наркотиков. Это прежде всего. Затем серьезно заняться
личностью Игоря Иванова. Тут подполковник меня перебил
тихой задумчивой репликой:
– Из-за Иванова я сегодня имел неприятный разговор с
начальником отдела. Мы поверили ему и упустили его из виду.
А он, оказывается, все эти годы после выхода из заключения
продолжает заниматься темными делишками. И очень
грязными.
– Подполковник говорил тихо и неторопливо, глядя в
бумаги. Затем после паузы поднял на меня усталый взгляд,
выпрямился и сказал, точно выстрелил: - Наркотики... Это
очень серьезно, Андрей Платонович. Физическое растление
молодежи, подростков... Конечно, хорошо что вы как будто
верно нащупали след. Но все равно нам непростительно.
Можно было раньше. И нужно было. Мы с вами не знаем,
сколько отравил душ этот подонок, таких, как эти двое ваших,
сегодняшних...
– Юра и Витя, - подсказал я.
– Да, Юра и Витя. Надо будет вам, Андрей Платонович,
сейчас всецело переключиться на наркоманов. Ивановым
занялась Петровка. У них материалов не густо. Завтра я
посоветуюсь с начальником МУРа, может, мы на себя это
возьмем, поскольку Иванов - наше упущение. Попробуем
искупить вину. У нас ими занимается лейтенант Гогатишвили,
между делом занимается. Мы как-то не придавали до сих пор
особого значения этому злу. Сейчас придется вам
подключиться. Всерьез. Как вы на это смотрите? Вместе с
Гогатишвили. Вы возглавите.
– Я готов.
– Дело это непростое. Есть подозрение, что управляет
распространением наркотиков очень ловкая рука. Схватить ее
будет нелегко. Придется вам в помощь взять дружинников-