Любовь и ненависть
Шрифт:
злодеяний. А если бы и увидел, то вряд ли бы он содрогнулся
и устыдился. Угрызение совести для таких - понятие
неведомое. Это законченный тип эгоиста. А эгоист думает
только о себе. Кроме собственного наслаждения, он не
признает ничего на свете. И я не вижу никакой разницы между
профессиональным убийцей, который лишает жизни человека
только для того, чтобы воспользоваться его имуществом,
насильником, обесчестившим женщину, и
наркотиками. Все они отъявленные враги общества.
Как печальный анекдот виделась мне сестра художника,
вдруг вставшая на защиту своего истязателя мужа. Хотя ничего
неожиданного в ее поведении не было. Такова природа
человеческая: какой бы он ни был муж, а все же для жены он
свой, родной, самый близкий, ее "половина", отец ее детей,
стало быть, ближе, чем брат, сват да и собственные родители.
Супружеские отношения - дело сугубо личное, интимное, тайна
двоих, не терпящая вмешательства третьего лица. Я не
понимаю тех супругов, которые любую свою размолвку или
ссору торопятся сделать достоянием других, выносят на суд
общественности и, как правило, сами же остаются в дураках.
Ибо никто не может их рассудить - ни мать родная, ни верный
друг, потому что семейная супружеская жизнь подобна
айсбергу: большая часть ее скрыта от людей. И именно чаще
всего причины всяких раздоров, неурядиц и недоразумений
кроются в той самой "подводной" части супружеской жизни. И
меня возмущают все эти добровольные советчики, свидетели,
защитники и обвинители, которые с необыкновенной
легкостью и радостью лезут в семейные дела. При этом лишь
немногие искренне пытаются помочь "урегулировать
конфликт". Большинство же вмешивается ради собственного
удовольствия. Для меня в моей милицейской службе самое
неприятное - разбирать семейные скандалы. Но, к сожалению,
приходится. Дела семейные в нашей службе отнимают у нас
едва ли не половину времени. Я не помню ни одного
дежурства, чтобы не пришлось заниматься семейными
делами. Первое время я поражался и возмущался: мне было
стыдно выслушивать интимнейшие подробности, которые
иные супруги выкладывали даже с каким-то наслаждением.
Мне казалось, что я роюсь в чужом белье, и не раз подмывало
крикнуть: "Хватит! Неужто вам не совестно?"
Думаю о сестре художника, а перед глазами почему-то
все время стоит Михаил Иванович Терехов - и синяя
осколочная вмятина на груди, и большие скорбные глаза с
застывшей слезой. Как я его понимаю!
Глава пятая
ГОВОРИТ
Мне кажется, что я живу в Москве всю жизнь. Очень
странное чувство, не правда ли? Я не думала, что все так
отлично сложится. Больше всего боялась за Андрея: сможет
ли он смириться со своим новым, таким необычным для него и
неожиданным положением работника милиции? Оказывается,
поначалу не все гладко шло у него - только теперь он мне об
этом рассказал, а тогда скрывал: не хотел огорчать. Странный
он в этом отношении: никогда не поделится своими неудачами
или печалями даже со мной, самым близким для него
человеком. Когда я ему об этом сказала, он ответил: "А зачем,
Иринка, расстраивать других, заставлять переживать чужую
беду".
– "Но ведь я тебе друг. Вдвоем легче", - начала было я,
но он перебил меня: "Друга надо щадить. А сопереживанием
делу не поможешь. Что случилось, того не поправишь!"
В отделении милиции на первых порах на него смотрели
как-то настороженно. Такой скачок сверху вниз и в должности,
и в звании, и, разумеется, в зарплате для его новых
сослуживцев казался какой-то аномалией, нелепой фантазией.
Кое-кто в его поступке пробовал найти тайную цель, недобрый
замысел. Но вскоре все улеглось. Андрей хорошо
зарекомендовал себя и по служебной линии и в коллективе. Я
рада за него, рада, что он обрел новое место в жизни и
доволен. Бывало, на флоте он иногда целыми неделями не
появлялся дома. Теперь же времени хватает на все: и с
Катюшей занимается - раньше она папу своего видела только
по воскресеньям и то не всегда; и по театрам ходим, на
концертах бываем.
Довольна и я своей работой, хотя у нас в клинике сейчас
не все идет нормально.
Клинику приказом министра решено полностью отдать
больным трофическими язвами. Казалось, вполне
естественно, что и возглавлять клинику должен Шустов. Но
вопреки логике и здравому смыслу главврачом назначен
Вячеслав Михайлович Семенов, профессор, хирург, человек
энергичный, самонадеянный, властолюбивый, в котором
незаурядный талант администратора приглушил, оттеснил на
задний план врача. К методу Шустова Семенов относится
скептически, поэтому, мне думается, Василию Алексеевичу с
его характером будет нелегко ладить с новым начальством. А
может быть, Вячеслав Михайлович потому и назначен
главврачом клиники, что он не верит в метод Шустова. Мол, в