Любовь и ненависть
Шрифт:
записанные данные.
– Черт возьми!
– вскричал как ошпаренный Гогатишвили.
– Где он? Когда ушел? Давно? Зачем отпустили? Да вы знаете,
кто это такой?!
– Судя по твоим эмоциям - это твой лучший друг, - шутя
сказал я.
– Именно, лучший, - вполголоса бросил Гогатишвили и
взглядом пригласил меня в крохотную комнатушку, в которой
хранилось оружие. И взволнованным шепотом продолжал: -
Настоящая фамилия его Апресян - главный
в Москву. Да, да, тот самый. Мы вчера ожидали его на вокзале,
а он, гад, где-то пересел на другой поезд и ловко провел нас.
Какая досада!
– сокрушался Гогатишвили.
– Считай, что тебе повезло, - успокоил я.
– Есть адрес,
где он остановился. Вот. .
– Что адрес! Таких адресов у него десятки. Где он может
быть сейчас? Где его товар? Ну хорошо, Платоныч, нет худа
без добра. Я иду к себе, попытаюсь связаться с ребятами из
МУРа. И надо, конечно, наведаться к нему на Лесную. Если он
сегодня приехал, может, и не успел реализовать свой товар.
– Найдешь ветра в поле, - проговорил Нил Нилыч. Это
была его привычка по-своему и как бы про себя
комментировать факты и события. - Видела баба иголку в
сене. Гогатишвили поспешно удалился. А мне некогда было
задумываться над ястребом, которого нам не удалось
посадить в клетку. Звонили телефоны, приводили
задержанных, главным образом пьяных, иногда потерявших
человеческий облик, грязных, подобранных на мостовой.
Звонок. Снимаю трубку. Возмущенный и такой самоуверенный
женский голос:
– Товарищ Ясенев, с вами говорит преподаватель
литературы спецшколы Долина-Корнеева Наталья Петровна.
Мой сосед по квартире, известный вам алкоголик и дебошир,
некий Терехов, снова явился домой вдрызг пьяным и устроил
нам подлинный погром. Разбил телевизор и грозится устроить
Варфоломеевскую ночь. Я очень прошу вас, пожалуйста,
уймите этого бандита, избавьте нас от его террора. У меня
сейчас в гостях находится журналист. .
– Она умолкла, чтобы
перевести дыхание, и уже через несколько секунд в трубке -
мужской голос:
– Товарищ дежурный, журналист Запорожец-Задунайский
говорит с вами. Пожалуйста, примите меры. Ведь это черт
знает что! Он оскорбил...
– Хорошо, говорите адрес, - быстро перебил я. И,
записав адрес, обратился к Думнову: - Пожалуйста, Нил
Нилыч, пойдите сами, это рядом. Доставьте известного
алкоголика и дебошира Терехова Михаила Ивановича. Знаете
такого?
– Что-то не помню.
– И я не знаю, - вслух произнес я. - Почему же
известный?.. Ну,
фамилией пригласите. Да смотрите поделикатней, там
журналист сидит у этой соседки. Еще напишет, чего доброго, и
пойдут объяснения-расследования.
– Пускай пишет, будь что было, терпи кобыла, -
проговорил Думнов, удаляясь.
Не прошло и четверти часа, как в дежурке появились
сопровождаемые Нилом Нилычем Терехов Михаил Иванович и
его супруга. Их соседка Долина-Корнеева идти в отделение
отказалась, потому что у нее гость, тот самый журналист,
Запорожец-Задунайский. Терехов, плотный, широкий в плечах,
круглоголовый мужчина лет сорока пяти на вид, не был похож
на пьяницу и дебошира. Правда, мускулистые руки его,
розовые, с короткими толстыми пальцами, дрожали, но это от
чрезмерного волнения. Нил Нилыч был чем-то раздосадован и
смущен, доложил без особого энтузиазма негромко и как-то но
очень ясно:
– Никакого там дебоша не было. Обыкновенная ссора
соседей.
– Диспут. Идеологический диспут, - тяжело дыша,
дрожащим голосом произнес Терехов. Супруга одернула его:
мол, помолчи, пока тебя не спрашивают. Но и старшина
замолчал, видно было, что ему больше нечего сказать. Тогда
Терехов снова не удержался: - Это наглость, товарищ капитан.
Обнаглели на всю катушку. .
– Погоди, Миша, - снова одернула жена вежливо,
сочувственно. Что-то кроткое, тихое было и в ее глазах и во
всей фигуре. Супруга Терехова, как выяснилось, работала
сестрой в больнице, а сам Михаил Иванович - на номерном
заводе мастером.
– Здесь люди понимающие, разберутся, где
правые, где виноватые, - добавила она.
– Вы разбили телевизор?
– в упор спросил я Терехова.
– Да, разбил, - ответил он. Лицо его пылало. - Мой
телевизор, что хочу, то и делаю с ним.
– Расскажите, зачем и при каких обстоятельствах вы это
сделали?
– несколько мягче попросил я. Я почему-то считал,
что он разбил телевизор, принадлежащий соседке.
– Ты спокойней, Миша, не спеши, товарищи поймут, -
снова заботливо посоветовала супруга. А он, этот Терехов,
положив на барьер свои крепкие, в ссадинах руки, начал
сначала тихо, очевидно стараясь таким образом сдержать
волнение и гнев. Чувствовалось, что он весь кипит от какой-то
безысходной неоплаченной обиды:
– В квартире у нас две семьи - мы да соседка, учителка
Долина-Корнеева. Она одинокая, с мужем разошлась.