Любовь в мире мертвых
Шрифт:
Бет устала от неопределенности, постоянной нервозности, дневной отчужденности Мерла. Ей хочется пообщаться с кем-то ее круга, ее возраста. Конечно, Джон тоже гораздо старше ее, но все-таки у них находятся общие темы для беседы и шуток. Мегги уже успела многозначительно подмигнуть ей в сторону Джона. Бет лишь удивленно пожала, плечами, не задумавшись, кто еще мог их видеть, и на какие мысли это могло в итоге натолкнуть. А надо было бы задуматься.
Мерл тяжело смотрит ей в глаза, удерживая у стены правой рукой с культей. В протезе нет оружия, только грубое железо царапает кожу Бет на
Внезапный грубый рывок - и вот девушка уже упирается щекой в холодную шершавую стену кладовки. Штаны резко сдернуты к коленям, Бет не успевает даже ахнуть, придавленная сильным телом. Левая рука – под живот, устанавливая в удобное положение, протез на правой теперь давит на поясницу, заставляя прогнуться так, как надо мужчине. Бет прерывисто дышит, оглушенная не столько грубостью партнера, сколько опасностью, неоднозначностью ситуации. В любой момент может зайти Керол, Мегги… Да вообще, кто угодно! Дверь не закрыта! Но Мерлу, как всегда, на все плевать, его такое положение только еще больше заводит (хотя куда уж больше!).
Бет приглушенно вскрикивает, когда он врывается в нее. Это грубо, это больно, это… невероятно.
Мерл каждым движением утверждает свое право собственности.
– Моя, - рычит он, жестко и грубо толкаясь в нее, - моя! Ясно? Моя!
Бет не имеет сил что-либо ответить, полностью поглощенная своими, такими новыми ощущениями. Она теряет контроль над собой полностью, сходя с ума в его руках, извиваясь, подаваясь назад, тихо вскрикивая, выстанывая на каждое его рычание:
– Да, да, да… Все длится от силы пять минут, а кажется, вечность уже прошла. Бет в последний раз резко содрогается в его руках, сквозь марево в голове чувствует его итоговую дрожь.
Слышит, как он застегивает джинсы, так же грубо, как и в начале, разворачивает ее к себе, смотрит опять в глаза еще затуманенным от уходящего желания взглядом.
– Ты все поняла?
Бет кивает.
– Чтоб больше ни одного сосунка рядом с тобой не видел.
Бет опять кивает.
– Хорошая девочка.
Он ждет, когда она приведет в порядок одежду, напоследок крепко и зло целует, прикусывая губу, и выходит из кладовки.
Бет обессиленно приваливается к стене.
Однозначно, он делает все для того, чтоб она даже не задумалась о другом мужчине.
8.
– Бет! Бетти! Что происходит? – Хершелл заходит в кухню, где сидят за обедом практически все обитатели тюрьмы.
– Почему в твоей комнате вещи Диксона?
– Которого? – дрогнувшим голосом уточняет Кэрол.
– Мерла Диксона!
– Бетти, это правда?- Мегги поворачивается к сидящей немного в стороне Бет. – Что это значит?
– Бетти, ты с ума сошла? – Мегги волнуется, говорит громче, неосознанным движением прижимает руку к животу, как будто успокаивая будущего племянника или племянницу Бет.
– Элизабет!- Хершелл тоже повышает голос, - Не молчи! Что происходит?
Бет тихо выдыхает и, собравшись с силами, твердо говорит:
– Наверное, происходит то, что мы теперь будем жить вместе.
– Что??? – Хершелл ощупью находит за своей спиной стул, садится, вернее, даже падает на него.
– Бетти…- это Гленн.- Ты шутишь? Ты ведь шутишь?
– Нет, - Бет говорит тихо, но уверенно. – Мы давно встречаемся, уже несколько месяцев.
Хершелл теряет дар речи, только открывает и закрывает рот. Мегги подносит к губам руку, с ужасом глядя на сестру. Гленн тоже молчит, только глаза увеличились в два раза, это очень забавное зрелище, в другое время Бет бы даже посмеялась.
Но не сейчас. Не сейчас, когда чертов Мерл Диксон, совершенно ее не предупредив и не посчитав нужным посоветоваться с ней (впрочем, как и всегда), очень просто решил очень непростую ситуацию, в которой они оказались.
Прошло уже два месяца с тех пор, как Дерил нашел их в том доме.
Два месяца сумасшедших ночей, дневных переживаний, непринятия и принятия ситуации.
Бет успокоилась, поняв, что она не может ни на что повлиять. Как всегда, позиция страуса. Куда-нибудь это приведет.
Мерл, днем пропадая то на охоте с братом, то на вылазках, не забывал про нее. Он по-прежнему приходил к ней каждую ночь, тихо прикрывал незапертую дверь, и брал ее, закрывая рот твердой грубой ладонью, когда она слишком громко стонала, выгибаясь в его объятьях. Бет, все так же, не отдавая себе отчета, бессознательно ждала его, с готовностью принимая его ласки, с готовностью падая с ним в темную бездну желания. Они все так же все это время практически не разговаривали, экономя часы для любви.
Он по-прежнему уходил еще до рассвета, бесшумной походкой охотника, и никто ничего не замечал.
Обо всем знал только Дерил, но и он, через пару драк и громких выяснений отношений с братом, кажется, смирился. Более разговорчивым с ней не стал, по-прежнему посматривал с удивлением, словно гадая, как такое вообще могло произойти, чем ее мог привлечь Мерл? Но в душу не лез (вот бы она удивилась, если б полез однажды), и на том спасибо. С еще большим изумлением он смотрел на брата, охреневая от изменений, происходящих в нем. На памяти Дерила, Мерл никогда не проявлял особых эмоций к своим женщинам. И его этому учил. Здесь же как с цепи сорвался.
Появляющиеся в тюрьме новые люди, особенно мужчины, сначала косившиеся на внезапно расцветшую, невероятно похорошевшую Бет с однозначным интересом, довольно скоро понимали, что крутиться возле нее не стоит, если есть желание жить спокойно и долго. Как , после такой масштабной разъяснительной работы Мерла, о них еще не поползли слухи, Бет не знала. Скорее всего, Диксон был настолько убедителен в своих разъяснениях, что рты закрывались наглухо.
Сам же Мерл , по- прежнему не проявляя к ней особенного интереса на людях, становился совершенно другим наедине. Бет и не подозревала, что он может быть нежным, внимательным к ней, способным слышать ее желания. И если в постели он, безусловно, диктовал свои правила (она и не сопротивлялась, позволяя ему открывать новые для нее грани удовольствия), то вне ее Бет получала все, что хотела. Они не разговаривали о своих отношениях, планах. Бет даже не могла себе представить подобного разговора. Но всеми своими действиями Мерл показывал, что она - его, она ему нужна, она ему дорога. Осознание этого было волнительно и странно.