Люция. Спасенная
Шрифт:
– Странная старуха! – заметила жена Шрадера, когда месса закончилась. – И с тобой тоже что-то не так, Люция! Благочестие – это, конечно, хорошо, но молиться и поститься каждое воскресенье… Ты так святой станешь!
Люция застенчиво улыбнулась.
– Я молюсь за мою покойную матушку, – благовоспитанно опустив глаза долу, ответила она. – Бондариха открыла мне, что матушка, оказывается, все же была грешницей, хотя повитухе-иудейке она и сказала обратное. Поэтому она определенно нуждается в моих молитвах о ее душе. Мне и представить страшно, каково бедняжке в чистилище!
Супруга портного понимающе кивнула:
– Хорошо, дитя, увидимся позже. Я… я оставлю тебе еду.
Это было чрезвычайно великодушно – портниха далеко не всегда так поступала. Люция смиренно поблагодарила женщину. Затем, все еще оставаясь в напряжении, она опустилась на колени в капелле Девы Марии. Когда церковь опустела, к ней присоединилась Аль-Шифа.
– Разве ты не сразу узнала меня? – удивленно спросила мавританка, приподняв вуаль. – Клянусь Аллахом, у меня болит спина. Строить из себя горбунью – дело нелегкое. Надо бы почаще раздавать милостыню мошенникам на сенном рынке. Но вернемся к тебе, доченька…
– Нет, поговорим о тебе, Аль-Шифа! – встревоженно прошептала Люция. – Что ты здесь делаешь? Представь, если тебя обнаружит пастор! Несомненно, это ересь, когда мусульманка молится в христианской церкви!
Аль-Шифа тихо рассмеялась:
– Для твоего пастора я никакая не мусульманка. Конечно, я бы не хотела в этом признаваться, потому что тогда мне пришлось бы покинуть дом Шпейеров. Но между нами, дочка, я крещеная. У меня такое же право находиться здесь, как у тебя и твоего фанатичного хозяина.
Люция была поражена, особенно потому, что Аль-Шифа никогда не скрывала своего отвращения к христианской религии. Аль-Шифа, казалось, прочитала мысли Люции.
– Да, я далеко не все тебе рассказала… – задумчиво произнесла мавританка. – Но сначала ты! Это правда, что говорит Лия? Давид фон Шпейер хочет бросить семью ради тебя?
Люция покраснела до корней волос.
– Лия так говорит, да?
– Она призналась во всем только во время сурового допроса! – торжественно заявила Аль-Шифа. – Я призывала самые страшные кары на ее голову, да простит меня Аллах. Но после встречи в субботу… с тобой и Давидом… О чем ты думаешь, дитя? Ты его любишь?
Люция пожала плечами:
– Думаю, да. И он меня любит…
Аль-Шифа кивнула:
– О да, он безумно тебя любит. Иначе такой план ему бы и в голову не пришел. Ты действительно этого хочешь, Люция? Ты хочешь вынудить его отказаться от своей веры ради тебя?
– Мне нет нужды заставлять его! – фыркнула Люция. – Это вообще не моя идея. Напротив, я пыталась отговорить его. Но что я могу сделать? Что я должна сделать? Он мне тоже нравится, и для меня брак с ним…
– Был бы выходом, я понимаю, – тихо произнесла Аль-Шифа. – Вот почему я не хочу тебе ничего советовать, дитя. Но любовь не всегда ведет нас по правильному пути, и в большинстве случаев она вовсе не стоит той опасности, которой мы подвергаемся из-за нее. Как я уже говорила, я не до конца поведала тебе свою историю. Хочешь услышать ее сейчас, дочка?
Люция кивнула. Аль-Шифа бросила пристальный взгляд на все еще почти полностью пустую церковь. Лишь немногие молчаливые верующие по-прежнему стояли, преклонив колени, и молились.
– Что ж, – начала мавританка, – тебе уже известно о том времени, когда я жила в гареме. Подарок, который не понравился, но тем не менее оставался ценным… Эмир вспомнил обо мне, когда к нему во дворец приехали послы из Кастилии. Как это часто бывает, с возмутительными идеями и требованиями. Возглавлял их делегацию епископ города Толедо – фанатичный, непримиримый человек, имевший лишь одну слабость: ему было трудно соблюдать заповедь целомудрия. В тот раз речь шла о каком-то сложном политическом деле – то ли мирном договоре, то ли союзе, – которое было важным для эмира. Епископ попросил вернуть ему какую-то реликвию. Ты же знаешь, что христиане собирают кости своих святых, осколки крестов и все такое прочее. Епископ хотел получить указательный палец какого-то мученика. И эту косточку берегла как зеницу ока одна из самых важных христианских общин Гранады. Конечно, косточку можно было отобрать силой. Но христиане могли взбунтоваться, а эмир хотел, чтобы в его стране царил мир. Так что вместо пальца епископ получил другой подарок. Почти столь же ценный, но предназначенный не для всего сообщества, а лично для епископа. Подарок, который непременно успокоил бы его… – Аль-Шифа склонила голову.
– Тебя? – ахнула Люция. – Епископ получил в подарок… девицу?
Аль-Шифа кивнула.
– Такое случается чаще, чем ты думаешь. Я уже говорила тебе, что госпожа Фара учила нас христианским наречиям.
– Но… но священнослужители…
– Дочка, нужно ли уточнять, что они тоже всего лишь мужчины?
Люция внезапно поняла, почему Аль-Шифа так беспокоилась по поводу ее уроков у пастора церкви Святого Квентина.
– И как все произошло? – хрипло спросила она. – Каким он был?
Аль-Шифа пожала плечами:
– А каким он должен был быть? Всем известно, что искусству плотской любви в христианских монастырях не обучают. Она считается постыдным занятием, и это тоже делу не способствует. Мой епископ делал все жестко, даже грубо – но быстро. Исполнять его волю оказалось не так уж сложно. Но вот дни были хуже, чем ночи.
– Как все вообще произошло? – не уставала удивляться Люция. – Он отвез тебя в Толедо? Совершенно не таясь? Разве епископу дозволено подобное?
Аль-Шифа резко рассмеялась:
– Конечно не дозволено. Но у архиепископа Майнца тоже есть служанка – а может, и несколько. Других священнослужителей посещают монахини, и даже скромный священник церкви Святого Квентина приглашает девицу к себе на занятия. Церковь насаждает строгие правила, Люция, но ей не удается собрать своих священников в гарем.
Люция чуть не рассмеялась при мысли о гареме, полном священнослужителей. Но для Аль-Шифы жизнь с епископом наверняка была адом.
– Вот и я вела у него хозяйство. Это единственное занятие, которому госпожа Фара не обучала нас. Я знала латынь и греческий лучше, чем мой хозяин! Но убирать, готовить и стирать меня не учили. К тому же меня унижали насмешки и любопытные взгляды христианок, которых я встречала на рынках. Они, разумеется, догадывались, что к чему. А какие взгляды на меня бросали в церкви! Мой хозяин настоял на том, чтобы я крестилась и каждый день посещала богослужения. Вскоре из-за жестких скамеек у меня на коленях образовались мозоли. Вдобавок ко всему через недолгое время я забеременела, что, конечно же, пришлось скрывать. Первых двух детей я потеряла – наверное, из-за туго затянутого пояса. Но одну девочку я потом все-таки родила. Она была так похожа на тебя в детстве, Люция! Милая, нежная, светловолосая… Но, возможно, волосы у нее потом потемнели… Я любовалась ею лишь один день. А назавтра хозяин забрал ее у меня…
Аль-Шифа вытерла глаза. Даже сейчас, через столько лет, мысль о потере ребенка причиняла ей боль.
– Через год родилась еще одна девочка. Теперь мне не хотелось смотреть на нее, но хозяин потребовал, чтобы я покормила ее грудью. Только один раз, но это должно было дать ей силы на всю дальнейшую жизнь. Так что, похоже, на самом деле он не выбросил ее, а, как и сказал, отнес монахиням. Но я ее в любом случае потеряла.
Аль-Шифа на минуту замолчала, как будто ей было слишком трудно продолжать рассказ, но потом быстро взяла себя в руки и снова заговорила: