Люция. Спасенная
Шрифт:
– С годами я привыкла к своей жизни. Я смирилась с мыслью о том, что так и состарюсь рядом с епископом. Он больше не приходил ко мне в постель так часто, как раньше, но зато начал ценить все, чему я научилась. Ты не поверишь, но иногда я даже писала ему проповеди. Мы были как супружеская пара, у которой нет ни любви, ни ненависти друг к другу. Но потом появился он – Федерико Морено де Саламанка. И я влюбилась…
Аль-Шифа стыдливо закрыла лицо руками, чем удивила Люцию. Разве влюбиться – это так плохо?
– Федерико был рыцарем – красивым, молодым и умным мужчиной благородного происхождения; он носил дорогие одежды и хорошо разбирался во многих искусствах. Но он тоже был несвободен – он был рыцарем Храма…
– Одним из тех рыцарей-монахов, которые сражались на Святой земле? – уточнила Люция. Она знала
Аль-Шифа кивнула.
– Его жизнь была отдана Богу – так они говорили, – уточнила она. – Но Федерико был сорвиголовой. Как и твой Давид. Он любил меня больше всего на свете – и больше всего на свете хотел обладать мной, целиком и полностью. Ради меня он был готов бросить все. Ох уж эти ночи в Толедо! Я все еще слышу, как он, держа меня в объятиях, шепчет мне на ушко признания в любви. Он хотел выйти из ордена, отказаться от своего статуса рыцаря. Мы бы жили только любовью! И я тоже обезумела, я жила его поцелуями, горела от каждого его прикосновения. Я наконец поняла смысл стихов о любви, которыми Фара пичкала нас, когда мы были детьми. Стихи воплотились в жизнь, и я ни на секунду не сомневалась, что мой рыцарь относится ко мне серьезно…
Взгляд Аль-Шифы мечтательно устремился вдаль, но затем ее глаза снова наполнились слезами.
– Он… он бросил тебя? – спросила Люция, желая услышать конец истории.
Аль-Шифа вернулась к реальности.
– Намного хуже, дочка. Он признался епископу в бесконечной любви к служанке последнего и попросил того походатайствовать перед Великим магистром о почетном освобождении от обязанности служить ордену. Но епископ только посмеялся над ним. После всех этих лет, которые я провела с ним, он выставил меня развратницей и блудницей. Я оказалась шлюхой, которая всю жизнь переходила от одного любовника к другому, при этом проживая под крышей епископа. Ему якобы пришлось отдать в монастырь двух моих ублюдков, а еще двоих – похоронить в саду. Я не достойна такого человека, как Федерико, он должен меня забыть!
– И он этому поверил? – ужаснулась Люция.
– Он плюнул на меня! И я… Я была тогда еще молода, глупа и бесконечно обижена… Я рассказала ему правду. Я рассказала ему о том, как приехала в Толедо в качестве подарка для епископа, как епископ отрекся от собственных детей… Я все ему рассказала, Люция, и чуть не погубила себя.
– Но ты же ничего такого не сделала! – удивилась Люция.
– Это ты так считаешь! А для церкви я была Евой, змеем, соблазнившим доброго епископа. Вот как он должен был это изобразить, лишь бы сохранить свой статус, потому что Федерико все обнародовал! Весь Толедо говорил о ведьме-мавританке, которая сбила с пути истинного не кого-нибудь, а епископа! Моего епископа допрашивал сам кардинал, и хозяин постоянно придумывал все новые и новые заклятия, которые я будто бы использовала, чтобы заманить его в свою постель. В конце концов за мной пришли городские стражи. Я знала, что меня ожидают пытки и смерть. И на этот раз я действительно использовала все навыки соблазнения, которым научила меня Фара. Я сделала так, что стражи провели со мной одну ночь. Это была ужасная ночь. Но мне удалось так обворожить их, что они сами придумали выход. Вместо того чтобы передать меня священникам, они продали меня работорговцу-иудею. Аллах знает, что они потом сказали епископу, но тот не стал проводить серьезное расследование. Возможно, у него все же проснулась совесть. И, конечно же, меня спасла мудрость торговца-иудея. Этот человек уже слышал мою историю, когда меня привели стражи. Он был добрым и хотел помочь! Поэтому он не повез меня с собой, а передал другу, который двигался на север. Я покинула Толедо, спрятавшись среди товаров Вениамина фон Шпейера. Как ты знаешь, я все это время оставалась верна ему и его близким.
Аль-Шифа склонила голову, словно молясь за своих хозяев.
– Так вот почему ты сейчас делаешь все возможное, чтобы спасти Давида от женитьбы на христианке! – Люция пожалела об этих словах еще до того, как они сорвались с ее губ. Мавританка удивленно посмотрела на нее.
– Или я хочу уберечь свою названую дочь от разочарования в мужчине! – Аль-Шифа огляделась, пораженная неожиданной силой своего негодования. Повышать голос в церкви было непростительно, но к этому времени последние из верующих уже ушли: наступил полдень.
– Так, значит, ты считаешь, что Давид предаст и бросит меня? Как бросил тебя твой Федерико? – приглушенно спросила Люция. – Ты думаешь, он такой… такой…
Аль-Шифа прикусила губу:
– Надеюсь, что нет, потому что иначе я бы поняла, что не справилась. В конце концов, я сыграла большую роль в его воспитании. Но, как известно, чужая душа – потемки. Давид слаб, дочка, и всегда был слабым. В детстве он был капризным и легкомысленным мальчиком. Впрочем, парень он неплохой и сегодня определенно честен с тобой. Но завтра? Что, если Давид вдруг поймет, что его ждет на самом деле, если он уйдет из семьи? До сих пор это была просто романтическая греза, возникшая на почве рыцарских романов, которые пришли сюда из Франции, а также из моей страны. Но как он поведет себя, когда ситуация станет по-настоящему серьезной? И даже если он действительно сбежит с тобой – как долго продлится его любовь? Нужны ли ему твоя душа, твое общество, дочка? Вы говорите на серьезные темы, вам нравится быть вместе? Или ему просто нужно твое тело? И надолго ли его хватит, если вам придется просить милостыню и воровать, чтобы выжить на улице?
– На улице? – тихо переспросила Люция. – Но он…
– Он планирует не только опозорить свою семью, но и обокрасть ее. Да, я знаю, доченька, мне все рассказала Лия. Давид сейчас не в состоянии трезво мыслить. Если уж говорить о привороте, то ты его действительно приворожила. Но ничего хорошего из этого не выйдет, Люция. Поверь мне.
С этими словами Аль-Шифа встала, неуклюже поклонилась Святая святых и покинула церковь, согнувшись и хромая. Она очень хорошо сыграла роль старухи. Люция же осталась в часовне. Она забыла о еде, которую оставила ей жена мастера, и твердая скамейка больше не причиняла ей боль. Она полностью погрузилась в свои воспоминания о поцелуях, объятиях и обещаниях Давида. Но также ее тревожила мысль о том, что они никогда не были настоящими друзьями, – прежде чем между ними вспыхнуло желание. Разговоры о сокровенном, общие интересы – ничего такого у них никогда не было. Давид хотел обладать не Люцией, а всего лишь ее телом. И Люция не хотела обладать Давидом – она просто нуждалась в безопасности, домашнем очаге и немного – в забытьи, которое может подарить человеку дурман похоти.
Люция не хотела признаваться себе, но ее «любовь» не стоила того, чтобы разрушить семью Шпейеров, навлечь на себя бесчестье и сделать несчастным Давида.
Когда Люция покинула церковь после вечерней службы, она была настроена весьма решительно. Она больше не увидит Давида фон Шпейера.
Конечно, Давид не был готов принять решение Люции. Он по-прежнему ежедневно прятался в нише на заднем дворе портняжной мастерской, и из-за этого Люция не осмеливалась воспользоваться туалетом. При встрече юноша осыпал ее мольбами, упреками и признаниями в любви. Люция сначала попыталась объясниться с ним, но в конце концов махнула рукой и просто молча проходила мимо него. Ее сердце разрывалось так же, как у Давида. С какой бы радостью она бросилась в его объятия! Но Аль-Шифа была права: их отношениям нужно было положить конец. К сожалению, Лия тоже не понимала, почему Люция решила отказаться от любви. Она призывала подругу не бросать Давида, ведь для этой необыкновенной, воистину настоящей любви, несомненно, найдется выход. Может, Люция обратится в иудаизм! Конечно, в мире есть какая-то страна, где это возможно. В Аль-Андалусе, например, никто не преследует ни иудеев, ни христиан. Если бы там был раввин…
Люции до Аль-Андалуса было так же далеко, как до луны. У нее не хватило бы ни денег, ни смелости, чтобы бросить ученичество и отправиться в неизвестность. Для такого поступка – теперь она и сама это осознавала – Давид был недостаточно важен в ее жизни. Она, конечно, была влюблена в него, но ее нежные чувства к нему ослабевали с каждым днем, уступая место некоторому раздражению. Если Давид действительно любит ее, он должен принять ее решение и перестать усложнять ей жизнь!
Однажды она выпалила эти слова прямо в лицо Лии, и та почувствовала себя оскорбленной.