Люди, дружившие со смертью
Шрифт:
В те времена тракт являл собой не просто дорогу, а сложный организм
Через каждые пятнадцать-двадцать миль стояли блокгаузы с вооруженной охраной, сменой лошадей для гонцов и экипажами для казенных людей.
На этих постах с проезжих брали пошлину за право ехать трактом. За отдельную плату предлагали присоединиться к конвоям, которые ходили раз в несколько часов.
Дежурный офицер, увешанный бляхами словно иная ель шишками, поглядел на наше оружие и настоятельно советовал дождаться следующего конвоя. Обещал нам серьезную скидку, грозил бандитами, которые обнаглели до такой степени, что нападают на конвои и даже на станции.
— Ну а тогда на кой вы тогда вовсе нужны? — спросил его Ади.
— А что вы хотите, — всплеснул руками лейтенант. — Времена пошли ныне лихие. Эвон и в городе посреди дня на банки налетают.
— И не говорите, — поддакнул ему сержант, — Недавно в соседней губернии кто-то банк ограбил. Правда без налета и ночью… Прорыли ход, то ли магией, то ли машинами….
— Да какими машинами, — оборвал лейтенант. — Нету таких машин. Не придумали еще. И не магией — в банках все алярмами на магию увешано. Как есть вам говорю — там была банда дрессированных кротов.
По тракту Ади гнал как безумный или гонец, что, в общемто, одно и то же. Мне тоже приходилось погонять коня за ним, и иногда становилось страшно — а не загоним ли мы коней, а не падут ли они.
Когда я что-то заметил? Может и сразу. А может, и до конца я ни о чем не догадался. В Ади многое было странно — его странность была притчей во языцех. Скажем, вы видели человека, который жмет руку прокаженному, а затем откусывает заусенцы с пальцев той же руки, кою держал больной лепрой?
Как правильно назвать болезнь Ади?
Да никак!
Теперь я знаю, что не болезнь была у него. Не хвороба в нашем, обычном понимании. Не тот недуг, при которой пользительно глотать микстуры, прикладывать пиявки…
Никто из врачей нашего мира не смог бы прописать Ади стоящего рецепта, равно как и не смог бы предложить лекарства от болезни по имени любовь. Ну кроме яда, конечно…
Меж тем, я действительно думал, что Ади влюбился — уж слишком были похожи симптомы. Он вел себя, будто ударенный пустым мешком — отвечал невпопад, бил наугад…
Но в кого он мог влюбиться — не в меня же? А всех остальных он наблюдал ну не более четверти часа.
С Ади действительно творилось что-то непонятное. Он часто вздрагивал, его бросало то в жар, то в холод, он произвольно менял темы разговоров.
Иной раз, проснувшись ночью, я не находил его на месте — его то ли не было вовсе, то ли он сидел и скармливал костру щепки. Я пытался с ним заговорить, но он просто отмахивался.
Иной раз из его сумок появлялась колбочка с каким-то эликсиром. Цвета лекарств были совершенно разные, фантазийные — то будто кипящая сталь, то словно пьяная, свихнувшаяся радуга. Ади выпивал, морщился, срывал злость на пустом сосуде — разбивал его о ближайшее дерево.
Я раз попытался выяснить, что он пьет, но Ади не счел нужным даже открывать рот в ответ.
А знал ли он сам, что вливает в себя? Часть его, вероятно, это знала, но скрывала ответ. Вероятно, кто-то ему объяснил, что если почувствует одно — пить из такой-то пробирки, другое — из совершенно иной…
Однажды, проснувшись, я увидел, как он, в лунном свете упражняется с мечом. Это был единственный случай, когда я видел Ади тренирующимся, и впечатление получилось тягостным — мельницу он крутил медленно, кружил тяжело, будто держал оружие впервые.
Но я не придал этому значения — какая разница, какие мы на тренировках. Все решает бой.
Я повернулся на другой бок и заснул.
Прибытие в Тиир
Ближе к Тииру нашу дорогу перегородила свадьба — шумная и многолюдная. На нее, вероятно, собралась вся деревня — все сорок дворов. Деревня лежала чуть в стороне на холме, ближе к совершенно бесплатному проезжему шляху. Но отчего-то процессия вышла именно на тракт. Наверное, в этом был какой-то скрытый мятеж, месть проносящимся мимо.
Невеста была молодой дородной девкой — вся в прыщах. Жених был подстать ей — совершенно зеленый паренек, который выглядел испуганным. Ему подносили чарку — он выпивал ее как водичку и даже забывал хмелеть.
— Ты женат? — спросил Ади
— Нет… А ты?
Не отрываясь от созерцания процессии, Ади стянул перчатку и показал мне свою руку с массивным кольцом на безымянном пальце. Оно было золотым и, вероятно, прилично весило. Когда я видел подобное, мне всегда хотелось спросить — а руку не оттягивает?.. Не тяжело носить? Не это ли называют семейным ярмом?
— Каждый раз я вижу, — продолжал Ади, — Но никак не пойму, почему по сути детей подкладывают друг другу в постель…
— Потому что созрели…
— Для чего?.. Жизнь подобных людей скучна и однообразна, и в постели они находят одно лишь развлечение. Да и потом я не думаю, что зрелость определяется постелью. Первого человека я убил в четырнадцать лет, а вот с женщиной меня увидели первый раз позже… Гораздо позже… Настолько позже, что вокруг моего имени начались всякие неумные разговоры…
— А убийство — это обязательно действие зрелого человека?
Было видно, что задумался он крепко. Но ответил как обычно быстро:
— Не само убийство… А ответственность, что за ним следует…
Надо сказать, что к задержке все отнеслись благосклонно. Даже имперский конный патруль, чьей первейшей задачей было следить за порядком движенья, остановился и взирал на новобрачных свысока и улыбаясь.
Будто извиняясь за причиненные неудобства, среди путников появился мужичок из местных. Он наливал из штофа чарки самогона.