Люди, дружившие со смертью

Марченко Андрей Михайлович

Чтоб сделать еще один шаг.

Чтоб…

–

— Фу… присниться же такое.

Я протер глаза — легче не стало. Сон продолжал висеть внутри меня. Мы легли спать, потушив огонь. Во-первых, надо было беречь факела, ну а во-вторых, огонь мог привлечь существ из тьмы.

Старая присказка: если ты видишь врага, враг видит тебя.

Проснувшись, зажгли факел. Глаза у обоих уже привыкли к темноте настолько, что факелы для экономии расщепили на четыре части. Этого хватало.

Я протирал глаза, но получалось это неважно —

они слипались, и какое-то пятно из сна продолжало висеть сбоку. Затем я повертел головой, пытаясь его сбросить. Это у меня не получилось.

Подумалось: свет из сна не заберешь.

Тогда я стал тормошить сонного Ади.

— Выход! Смотри Ади, выход! Точно тебе говорю!

Реннер только отмахнулся:

— Не может быть… Мы едва середину пути прошли.

— Я тебе говорю — я вижу дневной свет. В доказательство я потушил факел об стену.

Но действительно: справа из боковой пещеры шел мутный свет. Но он был не искусственным, а самым настоящим — дневным.

Забыв об осторожности, мы почти бегом бросились туда.

Но там был зал, из которого не было иного выхода, кроме того коридора, по которому мы вошли.

Но в том зале не было еще одной вещи — а именно части потолка. И из колодца длинной, возможно, с четверть мили, падал солнечный свет. Где-то далеко вверху стоял солнечный день, порой оттуда врывался ветер, принося в подземелье рой снежинок. Они кружили по пещере, но большинство оседало под окном в небо. Ади стал в сугроб и смотрел вверх — на него падал снег и свет, он вдыхал воздух, пытая напиться им вдоволь, запастись солнечным светом на долгий путь.

Я подошел и сгреб снег, попытался слепить из него снежок. Но у меня ничего не получилось — было холодно. С моей ладони снег ссыпался на землю.

И тут я увидел их.

Кажется, меня это повергло в шок, в ступор. Я замер на несколько мгновений, может даже на минуту. И очнулся я, только когда Ади спросил меня:

— Ну что, пошли?..

Ну да, конечно же, он смотрел вверх, поэтому не заметил то, что у него было под ногами.

— Смотри, — сказал я ему. — След…

Вообще-то следов было несколько — на пятачке со снегом их уместилось пять, хотя от последнего уцелела хорошо если была половинка.

— И действительно, — согласился Ади. — След…

След был похож на человеческий, но, когда я присмотрелся, понял — никакой человек не будет бегать босиком по снегу. Ни у одного человека нет лапы длинной в десять вершков. И что характерно — у людей пальцев на ногах пять. Здесь было четыре.

— След свежий, — заговорил Ади. — Два следа лапы правой и три — соответственно левой…

Говорил он прописные истины, то, что увидит любой следопыт. Зачем он это делал? Да для того, чтоб спугнуть тишину, может еще кого-то закутанного в темноту.

Значит, все же, мы были в этих подземельях не одни. Я много слышал о том, что в горах живут гномы, драконы, всяка нечисть. Но драконов я не видел ни разу

в жизни, но думаю, туннели, по которым мы шли, были бы для них малы. Гномы в моем представлении были вредными, но такими с которыми легко столковаться. Главное не трогать их богатство — то ли горшок с золотом, то ли спящую в хрустальном гробу царевну.

Да, впрочем, это неважно. Это все были сказки.

Ну а там, там в темноте кто-то жил…

Здесь, в круге света, казалось, что мы в безопасности. Это наше место, солнце за нас. Но что делать, когда солнце закатится и над миром воцарится ночь. Да и не могли же мы стоять тут вечно…

У моей жизни и когда-то прочитанной книги появлялось все больше общих моментов.

–

В подземельях тоже стояла зима. Здесь не было снега, но от этого легче не становилось, и, порой, среди вековых сталактитов и сталагмитов вплетались вполне обыкновенные сосульки.

Дул ветер, заколачивая слова обратно в глотку. Кожа на лице задубела, холод пробирался глубже. Говорить стало трудно и ленно. Когда все же приходилось обмолвиться словом, говорили кратко, не шевеля губами, сохраняя тепло и дыхание.

Пару раз мы пытались идти вслед за ветром, в надежде, что он выведет нас на поверхность, но всякий раз он то спрыгивал с обрыва и летел дальше, то взмывал вверх перед неприступной скалой.

В каменном мешке, где почти не было сквозняков, мы остановились на привал. Еды становилось все меньше, и от куска припасенной колбасы мы отрезали колесики все тоньше и тоньше.

Сухарь треснул, крошки зазвенели по зубам, будто стеклянные шарики по металлу. На мгновение я испугался за судьбу зубов, провел по ним языком — нет, нормально, все на месте — можно продолжать обедать. Да и если бы иной зуб все же треснул — что толку, все равно до ближайшего зубодера было миль двести.

Если я не ошибался с подсчетом дней, то в моем мире календари и часы начинали отмеривать новый год. Как-то за приключениями я забыл об этом, и вдруг вспомнилось.

Впрочем, год был таким молодым, что нельзя и сказать — хороший он или плохой.

Хотя с иной стороны, говорилось, что как год начинается, так он и пройдет. Я начинал год в нескольких милях под землей. Ну и что с того — что мне теперь, не выходить на поверхность до следующего года?

Я вздохнул достаточно громко, чтоб меня услышал Ади.

— О чем грустишь?

Мне пришлось ответить…

— А… Да брось, глупо так думать — за год уйма всего произойдет. К тому же… Когда у вас отмечают новый год?

— На зимнее солнцестояние.

— А у нас на осеннее равноденствие. Так что я свой новый год отметил на ваших землях.

— У нас? Ваш?..

— А что тут такого. Там мой дом, моя жена ждет моего ребенка. Нашего ребенка.

— Хороший ответ, — согласился я. — Не скажу, что самый правильный, но мне он нравится…

Долго ели молча — я пережевывал еду и сказанное.