Люди и птицы
Шрифт:
– Да стой ты… Нечего тебе…
Друг помедлил и снова начал стаскивать свитер. Голова по-прежнему не пролезала. Зрители стали смотреть чуть активнее. Тогда Серега сказал:
– Че вам здесь, маппет-шоу? Че смотрите?
К концу фразы он возвысил голос. Наблюдавшие ответили грубо и громко:
– А тебе чего? Молчал бы лучше!
Серега пробубнил:
– А че нам молчать…
Меж тем его друг оставил попытки раздеться и снова стоял покорно, лишь подрагивал из стороны в сторону, поглощенный задачей сохранения равновесия. Зрители были явно разочарованы. И вдруг он огромным
– Ты че, дурак?! Я ж ее выкинул!
Выхватил футболку, скомкал и кинул обратно.
С друга текло. Он выдержал паузу и снова, описав гигантскую дугу, бросился в пруд. Вылез с футболкой.
Сереге это понравилось. Он стал тыкать мокрым комком другу в нос и говорить:
– Фас! Фас!
Кинул опять. Друг снова прыгнул. Зрители веселились.
На этот раз футболка утонула безвозвратно, и друг стал нырять, вытаскивая со дна водоросли и разный хлам. Веселье достигло своего апогея. Третий друг, наиболее трезвый, все это время топтался на месте, стесняясь.
Таня уже давно не следила за развитием событий: ее внимание привлекли воробьи и кормившая их гречкой старушка. Милое существо в панаме и небезразличные ей маленькие жизни. А неподалеку на пустой скамье сидела галка и смотрела вдаль с видом человека, которому есть о чем подумать.
Вова хохотнул. Таня покосилась на его руку, которой он касался ее руки. На его длинные пальцы, на задранный до локтя рукав и коричневые волоски. На голубую вену, которая просвечивала через смуглую кожу… И тут же отвернулась, стала следить за облаком, похожим на перевернутый вантуз. А все потому, что от невыносимой прекрасности вечера на глазах у нее появились слезы.
Почему можно заплакать от невыносимой прекрасности? Непонятно.
Надо ее просто игнорировать.
Вова досмотрел представление, встал и потянул Таню за собой. Они пошли через парк: Таня – чуть впереди, в туфлях, похожих на детские сандалии, Вова – сзади. Он провел рукой по позвонкам ее шеи, и она затрепетала. Но по-прежнему делала вид, будто ничего не происходит.
Она не знала, как реагировать на прикосновения. Она их боялась. В семье ее никогда не трогали, а если вдруг задевали случайно, она неизменно шарахалась. Это усугубилось после одного случая, когда Тане было лет десять. Ее послали сдавать бутылки, и она с авоськой гремящей тары попала под дождь. Забежала в автобус, встала, держась за поручень, вся мокрая и дрожащая. Рядом компания взрослых девиц болтала с симпатичным молодым человеком. Парень вдруг наклонился и поцеловал ее в мокрый затылок.
Таня была в ужасе. Она и сама бы не смогла объяснить, почему. Ей казалось, что ее оскорбили, что в нее вторглись, вмешались. Значит, она всем доступна, значит, всем на нее начхать – они могут делать все, что захотят. Поцеловать, плюнуть, убить.
После этого ей было противно жить. Она запиралась в ванной и долго сидела там, глядя в никуда и чувствуя, как по спине бегают мурашки.
Вова
– О! Скоро продленка закончится. Надо прибавить скорость.
Они пошли, взявшись за руки. Красивый мужчина, высокий и сильный. И… Таня.
Сегодня он собирался познакомить ее с сыном Митей, второклассником. Вова воспитывал сына один: жена его три года назад переехала в Питер, вышла там замуж и родила нового ребенка. Таня спросила, предпочитая акцентировать внимание на чем угодно, только не на их переплетенных пальцах:
– А Митя скучает по маме?
Вова посмотрел на нее светло-синим взглядом:
– Да. Он ее любит.
– Она часто приезжает?
– Раз в год, наверное. На один день.
– А как ты объясняешь ему то обстоятельство, что она не живет с вами?
– Он и так знает: она нас бросила и завела себе другую семью.
Таня приоткрыла рот в изумлении и ничего не сказала.
Справа от них шел пузатый мужчина, утирал пот с лица и умолял свой мобильник:
– Ромик, Ромик… ты возьми… Ромик, я сегодня устал… ты сходи, ладно?… возьми минералочки… слышишь, Ромик? Але? Ромик, я сегодня очень устал… ты возьми минералочки, соку возьми… Слышишь, Ромик? Соку возьми апельсинового и томатного… ну и, Ромик… два литра возьми… нет, другую возьми – это плохая водка… Да, да, вот эту… Да, Ромик, давай, сходи…
Таня представила Ромика. Вероятно, это тоже пухлый господин лет тридцати пяти – сорока, лысеющий. Или, наоборот, худой и желчный. Он недовольно входит в магазин, катит перед собой тележку. С выражением омерзения на лице он берет с полки два брикета апельсинового сока, затем еще два – томатного. Газированной воды в больших бутылках. Затем водку – какую подешевле. Зачерпывает еще пакеты с сухариками, сколько схватит рука. Бросает в тележку и везет ее к кассам.
А потом – пикник.
Мальчик со светлыми волосами вышел из здания школы, волоча за собой набитый рюкзак. Вова поднял рюкзак, перекинул через плечо.
– Это Митя. А это Таня.
– Очень приятно, – сказала Таня и протянула руку. Мальчик нахмурился, неохотно пожал ее. Тоже большие синие глаза.
А если бы он так и оставил ее руку висеть в воздухе? Представив это, Таня пережила частичное потемнение в глазах. От позора, которого не было.
Шли они молча; Митя старался держаться подальше от Тани и шагал чуть впереди. Даже спина его выражала неодобрение.
Повсюду были кучи рыжей листвы, собранные отсутствующим дворником. Митя поддал ногой, и полкучи взметнулось в воздух.
Тогда Вова решил разрядить обстановку.
– Таня любит птиц, – сказал он.
– К-как это? – недоверчиво спросил Митя. Иногда он заикался.
– Она много о них знает. У нее дома целая коллекция воробьев, попугаев и всяких…
– Живых?!
– Нет, – сказала Таня. – Не живых, конечно. Это сувениры и игрушки. А еще я все время наблюдаю за птицами. Думаю о них.
– А еще она их не ест.
Митя усмехнулся:
– Кто же их ест?!
– А курицу кто вчера ел?
– А, ну да… Вы что, курицу не едите?