Люди сорок девятого
Шрифт:
Изумление сменилось недоверием в глазах женщины.
– Вы... Вы хотеть говорить...
Присыпав бумагу песком, Линдейл смахнул его на пол и, припрыгав на одной ноге к миссис Черрингтон, остановился в двух шагах от нее.
– Это дарственная на ранчо.
– сказал он жестко. Линдейл понимал состояние миссис Черрингтон - она пришла сражаться за себя и детей, с отчаянной смелостью явилась к нему в логово диктовать свои условия, сумев выйти за пределы своего страха и заставив его работать на себя. "Женщины... Кто их поймет?" Вытащив из сумки трясущуюся руку, миссис Черрингтон взяла дрожащими пальцами листок и, глубоко вздохнув, снова откинулась на спинку стула.
– Как Люсьен?
– спросил Линдейл.
– Он заговорить, благодаря вам. Я быть невежлива. Я испугаться...
– миссис Черрингтон умолкла, не в силах прийти в себя, приложив правую руку к груди, а левой убирая в сумку драгоценный документ.
– Он хотеть лошадь и благодаря вам она у него скоро быть, мой сын быстрее поправится... Я так благодарна вам, я клянутся, что выплачивать вам каждый год деньги, пока полностью не расплатится за ранчо.
Линдейл поднес палец к губам.
– Тише...
– прошептал он.
– Вы ничего мне не должны. Это не милостыня и не подачка, миссис Черрингтон.
Потом открыл шкаф и принялся в нем рыться.
– Возьмите еще и это.
– сказал мужчина распрямляясь. В его руке сверкнул медальон, который он опустил в сумку женщины.
– Ребенок должен знать свою мать в лицо. Когда-то, в другой жизни я... Впрочем, неважно.
– Спасибо...
– щеки миссис Черрингтон вспыхнули.
– Я...
– Не стоит, миссис.
– Я ошибаться в вас, - настаивала миссис Черрингтон со слезами на глазах.
– Вы хороший человек.
Линдейл аккуратно взял ее руку с тонкой кожей, сквозь которую просвечивали сосуды, и, склонившись, прикоснулся к ней губами.
– Я плохой человек, миссис Черрингтон, - сказал он по-немецки, выпрямляясь.
– Не хочу, чтобы вы питали иллюзий на этот счет.
– Мне все равно.
– миссис Черрингтон покраснела, - Я молиться за вас.
– Что ж...
– Джонатан в задумчивости почесал подбородок.
– Пожалуй, это единственная плата за ранчо, которую я вправе принять...
Не говоря ни слова более он направился к выходу из кабинета, но на пороге остановился и обернулся.
– Еще кое-что, - голос Линдейла снова стал сухим, а взгляд пронзительным.
– Вы плохой игрок в покер, миссис Черрингтон, но у вас есть мужество, чтобы блефовать; я думаю, со временем вы научитесь.
"Мир выработал у этой женщины жесткую хватку.
– думал он.
– в этих краях люди просто выживают, или нет. Похоже, она из счастливчиков." Он поднял голову и поймал ее растерянный взгляд.
– Совет на будущее: запугав человека, вы наживаете себе смертельного врага, так что гораздо проще сразу его прикончить; вам все равно придется это сделать рано или поздно, если он действительно боится вас... Но Бога ради, мадам, никогда не делайте этого сами. Всегда можно найти человека, который сделает это для вас.
Он молчал, изучая пол под своими сапогами, потом добавил:
– На той неделе вернется Райли. У него масса пороков, но есть одно качество, перекрывающее их все: он верен тому, кому служит. Наймите его в качестве segundo, его и еще несколько парней с "Ленивой М", оставшихся не удел - не наемников, а тех, кто разбирается в быках. Это тоже надежные парни. Можете доверить им самое дорогое и они не подведут. Ладно.
Он махнул рукой.
– Теперь убирайтесь, пока горожане не проснулись и не придумали про вас новую сплетню, увидев, как вы отсюда уходите. Прощайте.
Громко судорожно вздохнув, миссис Черрингтон поднялась, прошла мимо Джона и, шатаясь, вышла из салуна. В ее голове стоял туман, она никак не могла поверить в то, что сделала это и осталась жива, слишком уж все это походило на сон, кошмар... Войдя в прихожую своего дома, она открыла свою сумку и, отодвинув в сторону револьвер, вытащила и развернула дарственную, желая удостовериться, что все это происходит наяву. Потом медленно свернула бумагу и положила ее обратно. Ее начало трясти. Кое-как справившись, наконец, со своим голосом, миссис Черрингтон крикнула:
– Жаклин!
Проводя взглядом женщину, Линдейл медленно подошел к столу и, открыв ящик, долго разглядывал его содержимое, наконец, вытащил почерневший и сморщенный кусок кожи со свисающими вниз как старая пакля волосами. Держа скальп в руке, он захромал в зал салуна, но перед дверью остановился и долго смотрел на портрет Линкольна, усеянный рваными ранами от ножей, прежде чем сорвать его.
– Ну, Эйб, - сказал он негромко, сминая в руках неподатливый, покрытый краской холст, - Пора нам расстаться. Не знаю, о чем ты думал... Надеюсь только, что ты долго размышлял, прежде чем принять решение.
Если бы у него были медали, Джон надел бы их теперь, но в армии южан не давали наград, и это тоже было основание для гордости. Героями были все солдаты Конфедерации, их отвага не нуждалась в подкреплении металлом. Простого упоминания в рапорте было вполне достаточно, что само по себе являлось немалой честью, которую следовало заслужить. Он вспомнил об этом только сейчас, за много лет, должно быть, просто время пришло. Джонатан Линдейл попадал в рапорты как герой дважды.
В салуне его ждала Фокси, ее глаза расширенны любопытством. Лу наверняка еще спала.
– Это правда?
– требовательно спросила ирландка.
– - Что?
– не понял Джон.
– Ну, что вы с Ал поженились?
– Это правда.
– безразличным тоном констатировал Джон.
– И я продам в скором времени это место вам с Лу. Но сначала сделай кое-что для меня.
– Что?
– спросила Фокси. Линдейл положил на стойку портрет и скальп.
– Сожги.
– приказал он.
– Мне это больше не нужно.
Достав из шкафа бутылку, Джонатан налил виски в стакан и залпом выпил.