Людовик XIV, или Комедия жизни
Шрифт:
Но всего ужаснее последнее известие, которое коснется сейчас вашего благородного слуха. Трепещите и ужасайтесь! Здесь, в этой Аркадии, в которой царствовала величайшая гармония, появились гнусные изменники!
— Нет, маркиза! Невозможно, чтобы ваш проницательный ум видел что-нибудь общее между фарсом Мольера и миром с Испанией! — воскликнула герцогиня де Ларошфуко.
— Белые подснежники вашей добродетели, прекраснейшая герцогиня, — вмешался Сен-Эвремон, — не способны вдыхать в себя заразные испарения грязной белены! Ваша ангельская чистота не может понять всех козней лицемерной хитрости, а между тем дело именно так, как говорит небесная Артенис: между обоими фактами существует таинственная связь!
— Проницательность нашей повелительницы, этой богини французского ума, не подлежит никакому сомнению, — сказал в свою очередь Менаж. — Новое произведение Мольера действительно не что иное, как преднамеренный, грязный пасквиль. И я не могу постичь одного, — обратился он к Ламуаньону, — как ты, жрец великой Фемиды, столб правосудия, как ты не поднимешься со своего места и не произнесешь, подобно Катону, свое veto против безобразий нового Рима!
Ты должен был открыто восстать против действий правительства и предать auto da fe это постыдное произведение!
— Благородный оратор, — отвечал Ламуаньон, — вы забыли правило, что можно осуждать политику правительства, но действовать против нее нельзя! Что же касается комедии Мольера, то надо сперва еще узнать: достойна ли она нашего гнева? Я, разумеется, могу наложить на нее запрещение, если есть законная причина. Но не поступили ли бы мы благоразумнее, предоставив ее на суд самой публики? Не имеет ли кто-нибудь афиши?
Бурзольт встал:
— Я принес с собой афишу.
— Прочтите ее вслух, жрец Аполлона! — сказала маркиза де Рамбулье.
Директор Бургонне развернул афишу и начал читать:
— «Тысяча шестьсот пятьдесят девятый год. Двадцатого ноября. Труппой его высочества принца Анжуйского, состоящей под покровительством короля, в первый раз представлена будет комедия в одном действии “Смешные жеманницы”, сочинение Мольера».
— Как?! В одном действии? — расхохотался маркиз де Рамбулье. — Уж не воображает ли этот новый Аристофан, что он своим одним действием может ввергнуть нас во мрак вечного презрения? Ха-ха-ха!
— А я, — присовокупила с презрением герцогиня де Лонгевиль, — знаю из верного источника, что это пошлое произведение, желающее подорвать авторитет нашего великого дома, написано не стихами, а прозой!
Все переглянулись с изумлением.
— Комедия в прозе и в одном действии?! Это чудовищно! — воскликнул Шапелан. — Клянусь тенью Аристофана, что это безобразное сочинение погибнет, едва увидев божий свет! Продолжайте, Бурзольт!
— «Действующие лица: Лагранж и де Круасси — отвергнутые любовники. Исполняют: Лагранж и де Круасси».
— Что за чепуха! — воскликнул герцог де Гиш. — Слыханное ли дело, чтобы актер представлял сам себя!
Все пожали плечами.
— «Горжибус, буржуа, — Боваль, Мадлена, его дочь, — девица Дюпарк, Катиш, его племянница, — девица Дебрие, Мария, горничная, — девица Женевьева, Альманзар, лакей, — Тарильер».
— Но, мои милые! — воскликнул герцог де Монтозье. — Ведь действующие лица этой комедии одни только буржуа и лакеи! Где же тут намек на Рамбулье?
— Будьте столь милостивы, герцог, дослушайте до конца.
— «Маркиз де Маскарилла, лакей Лагранжа, — Мольер, виконт де Жоделе, лакей де Круасси, — Жоделе».
Бурзольт замолчал и вопросительно взглянул на собрание. Ламуаньон торжественно поднялся со своего места.
— Прослушав афишу, я считаю долгом доложить благородному собранию, что, к сожалению, не вижу никаких законных причин к запрещению этой комедии. Поэтому я полагаю, что с нашей стороны будет самым благоразумным представить это произведение на суд публики. Можно быть совершенно уверенным, что оно потерпит полное фиаско.
— Совершенно согласна с вами, — сказала госпожа де Савиньи, — и, мало того, мне кажется, будет весьма кстати, если все Рамбулье отправится на это представление, чтобы дать возможность публике нагляднее убедиться в громадной разнице, существующей между действительностью и наглым вымыслом.
— Как же это возможно! — с ужасом воскликнула госпожа де Скюдери. — Отдать себя на суд какой-нибудь невежественной публики!
— Прелестнейшая Скюдери, — провозгласил доктор Шапелан, торжественно приподнимаясь, — извините, если я осмелюсь противоречить вам и выскажу свое удивление гениальной мысли несравненной Савиньи! Когда Аристофан осмеял Сократа в своей комедии «Облака», великий мудрец, присутствовавший в театре, встал со своего места, чтобы всякий мог видеть его и сравнить с безобразной карикатурой. И что же, разве величие Сократа уменьшилось от этого? Отчего бы нам не последовать примеру великого философа? Что касается меня, то я непременно буду в театре!
— Мы с женой сопровождаем вас! — воскликнул герцог де Ларошфуко.
— Мой муж и я будем также вам сопутствовать! — заявила герцогиня де Монтозье.
— Надеюсь, вы позволите, чтобы и я с мадемуазель Лавальер присоединилась к вашему обществу? — спросила, улыбаясь, госпожа Лафайет.
— Так уж и я не хочу отстать от вас, — всполошилась герцогиня де Лонгевиль, — надеюсь, что вы, милая де Сен-Марсан, а также аббат де Ла-Рокетт, не откажетесь поехать со мной?
Палочка снова застучала по стакану, и Артенис де Рамбулье поднялась со своего кресла.
— Итак, — сказала она, — все Рамбулье едет в Пти-Бурбон. Алазар, — обратилась она к своему дворецкому, — позаботьтесь, чтобы нам оставили места в первом ряду!
— Теперь уж я не сомневаюсь, — воскликнул аббат де Ла-Рокетт, — что Мольер потерпит полное поражение!
— А так как на этом представлении будет присутствовать принц Анжуйский и, может быть, даже инкогнито принцесса Анна, — заметил герцог де Гиш, — то фиаско Мольера значительно уронит его в глазах его высоких покровителей.