М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
приятеля, пуще прежнего.
Как-то раз, недели за три-четыре до дуэли, мы сго
ворились, по мысли Лермонтова, устроить пикник
в нашем обычном гроте у Сабанеевских ванн. Распоря
дителем на наших праздниках бывал обыкновенно
генерал князь Владимир Сергеевич Голицын, но в этот
раз он с чего-то заупрямился и стал говорить, что
неприлично женщин хорошего общества угощать
постоянными трактирными ужинами после танцев с кем
ни попало на открытом воздухе. Лермонтов возразил
ему, что здесь не Петербург, что то, что неприлично
в столице, совершенно на своем месте на водах с разно
шерстным обществом. На это князь предложил
устроить настоящий бал в казенном Ботаническом саду.
Лермонтов заметил, что не всем это удобно, что казен
ный сад далеко за городом и что затруднительно будет
препроводить наших дам, усталых после танцев, позд
нею ночью обратно в город. Ведь биржевых-то дрожек
в городе было 3—4, а свои экипажи у кого были. Так
не на повозках же тащить?
— Так здешних дикарей учить надо! — сказал
князь.
Лермонтов ничего ему не возразил, но этот отзыв
князя Голицына о людях, которых он уважал и в среде
которых жил, засел у него в памяти, и, возвратившись
домой, он сказал нам:
— Господа! На что нам непременное главенство
князя на наших пикниках? Не хочет он быть у н а с , —
и не надо. Мы и без него сумеем справиться.
Не скажи Михаил Юрьевич этих слов, никому бы
из нас и в голову не пришло перечить Голицыну, а тут
словно нас бес дернул. Мы принялись за дело с таким
рвением, что праздник вышел — прелесть. Площадку
перед гротом занесли досками для танцев, грот убрали
зеленью, коврами, фонариками, а гостей звали, по
обыкновению, с бульвара. Лермонтов был очень весел,
не уходил в себя и от души шутил и смеялся, несмотря
на присутствие arm'ee russe. Нечего и говорить, что
князя Голицына не только не пригласили на наш пик-
14 Лермонтов в восп. совр.
417
ник, но даже не дали ему об нем знать. Но ведь немыс
лимо же было, чтоб он не узнал о нашей проделке
в таком маленьком городишке. Узнал князь и крепко
разгневался: то он у нас голова был, а тут вдруг и гостем
не позван. Да и не хорошо это было: почтенный он
был, заслуженный человек.
Ну да только так не так, а слышим мы через некото
рое время, что и князь от своей мысли не отстал;
выписывает угощение, устраивает ротонду в казенном
саду, сзывает гостей, а нашей банде ни слова! Михаил
Юрьевич как узнал, что нас-то обошли, и говорит нам:
— Что ж? Прекрасно. Пускай он себе дам из сло
бодки набирает, благо там капитанш много. Нас он не
зовет, и, даю голову на отсечение, ни одна из наших
дам у него не будет!
Разослал он нас, кого куда, во все стороны с убеди
тельной просьбой в день княжеского бала пожаловать
на вечеринку к Верзилиным. Мы дельце живо обору
довали. Никто к князю Голицыну не поехал: ни Верзи-
линские барышни 14, ни дочки доктора Лебединского,
ни Варенька Озерская 15. А про la belle noire и говорить
нечего. Все отозвались, что приглашены уже к Верзи-
линым, а хозяйка Марья Ивановна ничего не знает про
то, что у нее бал собирается.
Вот собрались мы все и перед танцами вздумали
музыкой заняться. А у Михаила Юрьевича, надо вам
знать, была странность: терпеть он не мог, когда кто
из любителей, даже и талантливый, играть или петь
начнет; и всегда это его раздражало.
Я и сам пел, он ничего, мне позволял, потому что
любил меня. Вот тоже и со стихами моими бывало.
Был у нас чиновничек из Петербурга, Отрешков-Тере-
щенко 16 по фамилии, и грамотей считался. Он же
потом первый и написал в русские газеты, не помню
куда именно, о дуэли и смерти Лермонтова. Ну, так вот,
этот чиновник стишки писал. И знаю я, что ничуть не
хуже меня. А вот поди ж ты! Попросит его Михаил
Юрьевич почитать что-нибудь и хвалит, да так хвалит,
что мы рады были бы себе языки пооткусывать, лишь
бы свой хохот скрыть. А мои стишки, хоть и не лучше,
а слушает, ничего не говорит. Ну, так же вот и с музы
кой было.
А тут, как на грех, засел за фортепиано юнкер
один, офицерства дожидавшийся, Бенкендорф. Играл
он недурно, скорей даже хорошо; но беда в том, что
418
Михаил Юрьевич его не очень-то жаловал; говорили
даже, что и Грушницкого с него списал.
Как началась наша музыка, Михаил Юрьевич
уселся в сторонке, в уголку, ногу на ногу закинув, что
его обычной позой было, и не говорит ничего; а я-то уж
вижу по глазам его, что ему не по себе. Взгляд у него
был необыкновенный, а глаза черные. Верите ли, если
начнет кого, хоть на пари, взглядом п р е с л е д о в а т ь , —
загоняет, места себе человек не найдет. Подошел
я к нему, а он и говорит:
— Слёток! будет с нас музыки. Садись вместо него,