М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
гибок и блестящ, как полоса полированной стали, под
час весел, непринужден и остроумен, подчас антипати
чен, холоден и едок. Но все эти достоинства, или
скорее недостатки, облекались в национальную русскую
форму и поражали своей блестящей своеобразностью.
Для людей, хорошо знавших Лермонтова, он был поэт-
эксцентрик, для не знавших же или мало знавших —
поэт-барич, аристократ-офицер, крепостник, в смысле
понятия: хочу— казню, хочу— милую.
Мартынов и Глебов жили по соседству в доме Вер-
зилиных. Семейство Верзилиных было центром, где
собиралась приехавшая на воды молодежь. Оно состо
яло из матери и двух дочерей, из которых старшая,
Эмилия, роза Кавказа,как называли ее ее поклонники,
кружила головы всей молодежи.
Ухаживал ли за ней поэт серьезно или так, от не
чего делать, но ухаживал. В каком положении находи
лись его сердечные дела — покрыто мраком неизвест
ности.
Известно лишь одно, что m-lle Эмилия была не
прочь пококетничать с поэтом, которого называла
интимно Мишель.Так или иначе, но, как гласит молва,
ей нравился больше красивый и статный Мартынов,
и она отдала ему будто бы предпочтение. Мартынов
выделялся из круга молодежи теми физическими до
стоинствами, которые так нравятся женщинам, а имен
но: высоким ростом, выразительными чертами лица
и стройностью фигуры. Он носил белый шелковый беш
мет и суконную черкеску, рукава которой любил засу
чивать. Взгляд его был смел, вся фигура, манеры
и жесты полны самой беззаветной удали и молодече
ства. Нисколько не удивительно, если Лермонтов, при
всем дружественном к нему расположении, всей силой
своего сарказма нещадно бичевал его невыносимую за
носчивость. Нет никакого сомнения, что Лермонтов
и Мартынов были соперники, один сильный умственно,
другой физически. Когда ум стал одолевать грубую
стихийную силу, сила сделала последнее усилие —
408
и задушила ум. Мартынов, говорят, долго искал случая
придраться к Лермонтову — и случай выпал: сказан
ная последним на роковом вечере у Верзилиных остро
та, по поводу пристрастия Мартынова к засученным
рукавам, была признана им за casus belli *.
Выходя из дому Верзилиных, он бесцеремонно оста
новил Лермонтова за руку и, возвысив голос, резко
спросил его: «Долго ли ты будешь издеваться надо
мной, в особенности в присутствии дам?.. Я должен
предупредить тебя, Л е р м о н т о в , — прибавил о н , — что
если ты не перестанешь насмехаться, то я тебя за
ставлю п е р е с т а т ь » , — и он сделал выразительный жест.
Лермонтов рассмеялся и, продолжая идти, спросил:
— Что же ты, обиделся, что ли?
— Да, конечно, обиделся.
— Ну так не хочешь ли требовать удовлетворения?
— Почему и не так...
Тут Лермонтов перебил его словами: «Меня изум
ляет и твоя выходка, и твой тон... Впрочем, ты знаешь,
вызовом меня испугать нельзя, я от дуэли не откажусь...
хочешь драться — будем драться».
— Конечно, х о ч у , — отвечал М а р т ы н о в , — и потому
разговор этот можешь считать вызовом.
Лермонтов рассмеялся и сказал: «Ты думаешь тор
жествовать надо мной у барьера. Но это ведь не у ног
красавицы».
Мартынов быстро повернулся и пошел назад. Уходя,
он сказал, что наутро пришлет секунданта 1.
На все примирительные попытки Глебова и кн. Ва-
сильчикова Мартынов требовал одного, чтобы Лермон
тов извинился, но Лермонтов не находил это нужным.
Дуэль состоялась через день, Лермонтов с своим
секундантом поехали верхом. Дело было под вечер,
часу в 6-м или 7-м, Лермонтов, садясь на лошадь, был
молчалив и серьезен. Выезжая из ворот, он обернулся
назад, посмотрел на дом Верзилиных, и какая-то не то
ироничная, не то нервная улыбка осветила его сжатые
губы 2. Поздним вечером привезли тело его в квартиру;
дом и двор мгновенно переполнился народом, дамы
плакали, а некоторые мочили платки свои в крови уби
того, сочившейся из неперевязанной раны. Все, что
называлось в Пятигорске обществом, перебывало в те
чение трех дней, пока покойник лежал в квартире.
* причину ссоры ( фр.) .
409
Город разделился на две партии: одна защищала Мар
тынова, другая, б ольшая числом, оправдывала Лермон
това. Было слышно даже несколько таких озлобленных
голосов против Мартынова, что, не будь он арестован,
ему бы несдобровать.
Спустя три дня хоронили поэта при торжественной
обстановке. Гроб, обитый малиновым бархатом, несли
друзья и почитатели таланта покойного. Погода стояла
великолепная. Почти полгорода вышло проводить
поэта. Дамы были в трауре. Мартынов просил позволе
ния проститься с покойным, но ему, вероятно ввиду
раздражения массы, не позволили. <...>