М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Каждый курс он в наш город наезжал.
412
В 1839 году, в экспедиции против Шамиля, я был
ранен под Ахульго. <...> Решили отправить меня на из
лечение в Пятигорск. <...> Петр Семенович Верзилин
был в то время уже в чине генерал-майора, но опреде
ленных занятий никаких не имел. Некогда он был в бес
смертных гусарах, и воспоминания про 12-й год и Ада
мову голову на мундире были его любимой темой.
Некоторое время
при генерале Эмануэле, и в Ставрополе же и женился,
будучи вдовым и имея дочку Аграфену Петровну, на
очень красивой даме польского происхождения, вдове
Марии Ивановне Клингенберг, у которой тоже была
дочь, Эмилия Александровна. Впоследствии, когда эти
две барышни и родившаяся от нового брака Надежда
Петровна выросли, любимой шуткой в банде Лермон
това был следующий математический казус: «У Петра
Семеновича две дочери и у Марии Ивановны две.
Как же выходит, что барышень только три?» 5 Младшей
из этих трех барышень Лермонтов раз сказал следую
щий экспромт:
Надежда Петровна,
Зачем так неровно
Разобран ваш ряд
И букли назад?
Платочек небрежно
Под шейкою нежной
Завязан узлом...
Пропал мой Монго потом! 6
Дослужившись до чина полковника, Петр Семено
вич был поставлен наказным атаманом над всем ка
зачьим войском Кавказа и именно в это время посе
лился в Пятигорске, так как штаб его был там же. Тут
он и построил себе большой дом на Кладбищенской
улице, в котором жил сам со своею семьей, и маленький,
для приезжих, ворота которого выходили прямо в поле,
против кладбища. В бытность свою наказным атаманом,
он хаживал на усмирение первого польского мятежа
в начале 30-х годов, и очень любил вспоминать о своем
разгроме местечка Ошмяны; хотя хвалиться тут было
н е ч е м , — дело далеко не блестящее. В конце же 30-х
годов он был лишен своего атаманства. И вот по какому
случаю. Неизвестно с чего ему пришло в голову при
равнять себя к древним гетманам украинского казаче
ства, вздев на свою кавказскую папаху белое перо,
как то делывали разные Наливайки и Сагайдачные.
413
Таким-то образом, когда покойный государь Николай
Павлович приезжал на Кавказ и увидел этот «маска
рад», как он изволил выразиться, Петр Семенович наш
слетел со своего места 7. Хлебосольна и ласкова эта
семья была, как в наше время уже не увидишь. Доста
точно сказать, что Лермонтов, я, Мартынов и прочие —
все жили по годам, со своими слугами, на их хлебах
и в их помещении, а о плате никогда никакой речи
не было 8.
Когда Петр Семенович и Марья Ивановна узнали,
что я в Пятигорске, ранен и нуждаюсь в уходе, они
немедленно перетащили меня к себе и дали мне комна
ту в домике для приезжих. В этом-то домике мне
и пришлось, некоторое время спустя, близко узнать
покойного Михаила Юрьевича. Я и в прежние времена
знавал его, но близок со мною он стал только, когда
мы вместе поселились у Верзилиных.
Этот домик для приезжих был разделен на две
половины коридором. С одной стороны жил полковник
Антон Карлович Зельмиц, прозванный нами «О-то!» за
привычку начинать речь с этого междометия, со своими
дочерьми, болезненными и незаметными барышнями.
Он был адъютантом генерала Эмануэля в то самое вре
мя, когда наш общий хозяин служил в его штабе,
и между ними велась старинная дружба. С другой же
стороны коридора в первой комнате жил я и поручик
конной гвардии Михаил Петрович Глебов, называв
шийся нами не иначе, как Миша; во второй комнате
жил отставной майор Николай Соломонович Мартынов,
а в двух последних, из которых одна служит рабочей
комнатой, а другая спальней, жили вместе Михаил
Юрьевич Лермонтов и его двоюродный брат, самый
близкий друг его Столыпин-Монго. В рабочей же ком
нате Михаила Юрьевича мы все и чай пили по утрам.
Вечером-то всегда у Верзилиных бывали, и обедали
у них; а по утрам у него; не ставить же каждому порознь
самовар?
Любили мы его все. У многих сложился такой
взгляд, что у него был тяжелый, придирчивый харак
тер. Ну, так это неправда; знать только нужно было,
с какой стороны подойти. Особенным неженкой он
не был, а пошлости, к которой он был необыкновенно
чуток, в людях не терпел, но с людьми простыми
и искренними и сам был прост и ласков. Над всеми
нами он командир был. Всех окрестил по-своему. Мне,
414
например, ни от него, ни от других, нам близких людей,
иной клички, как Слёток, не было. А его никто даже
и не подумал называть иначе, как по имени. Он хотя
нас и любил, но вполне близок был с одним Столыпи
ным. В то время посещались только три дома постоян
ных обитателей Пятигорска. На первом плане, конечно,