Мафия
Шрифт:
— В следующее воскресенье я, может быть, и буду работать, — усмехнулся Рунов, — а сегодня — домой.
— Ваши на даче, — подсказал Хрусталев.
— Еще лучше, — обрадовался генерал. — Соскучился по лопате и граблям. — Он был завзятый садовод.
Машина тронулась. Генерал рассеянно смотрел по сторонам. На душе было спокойно и радостно. Оттого, что вернулся домой, от тепла, которое каждый раз приятно удивляло после северных холодов, от предвкушения встречи с родными. Не тароватый на подарки, он нынче вез их целый чемодан.
— Ну, что
— Порядок, Анатолий Филиппович, — отозвался помощник.
— Бережешь покой начальника? — покосился на него генерал.
— Все в норме, — спокойно подтвердил Хрусталев. При выезде из города, почти у самого кладбища, они нагнали похоронную процессию. Народу за грузовиком с открытыми бортами, в кузове которого стоял утопающий в цветах гроб, шло немного. Шофер пошел было на обгон, но Рунов сказал:
— Неудобно обгонять. Сейчас свернут… «Волга» поплелась сзади толпы.
— Шмелева небось хоронят, — вздохнул водитель.
— Какого Шмелева? — вскинулся генерал.
— Николая Павловича, бывшего следователя облпрокуратуры, — пояснил Хрусталев.
— Да вы что? — не поверил Рунов. — Шмелев?!
Совсем ведь еще крепкий был… Каждый день видел его в парке с овчаркой. Бегал трусцой.
— Здоровье тут ни при чем — повесился, — грустно проговорил подполковник.
— Как?!
— У себя дома, на люстре…
— И вы… — Анатолий Филиппович изменился в лице. — И вы говорите «в норме»?!
От волнения у него перехватило горло. — Рунов с трудом справился с приступом астмы.
— Стой! — приказал он.
«Волга» подалась к обочине, стала. Рунов вышел из машины, Хрусталев за ним.
— Подробности знаете? — спросил генерал, глядя исподлобья на помощника.
— Не все… Обнаружили его внучка с мужем и Захар Петрович Измайлов, бывший прокурор…
— Постой, постой, — насторожился генерал. — При чем тут Измайлов? Как они оказались вместе?
— Случайно. Внучка с мужем приехали на поезде, а Захар Петрович как раз поджидал клиентов… Подвез их, ну и… Зашли в квартиру — висит. Записку оставил. Мол, устал от жизни, никого не нужно винить…
— Та-ак, — прикрыл глаза рукой генерал..
— Но, понимаете, там не все ясно… Прибывшая следственно-оперативная группа обнаружила, что в квартире что-то искали. Сам Шмелев или кто другой?
— Записку исследовали?
— Отпечатана на машинке.
— А что судмедэксперт?
— Установил, что самоубийство. Но внучка уперлась: не может, говорит, такого быть, дед никогда бы не наложил на себя руки… Короче, сразу хоронить не стали. Муж внучки дипломат. Родственники у него — шишка на шишке. Поставили в Москве всех на ноги. Позавчера прилетел главный судмедэксперт Минздрава и следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры… Между прочим — женщина.
— Фамилия?
— Простите, не знаю…
— Э-эх, — осуждающе покачал головой Рунов. — Это даже не ЧП, а… — Он не смог подыскать нужного
— Так точно, товарищ генерал! — вытянулся подполковник.
— Кто из наших медиков давал заключение о смерти Шмелева? — чуть задержавшись, поинтересовался. генерал.
— Хинчук. Слышали о таком?
— Знаю, — кивнул Рунов. — Вроде опытный…
— Кандидат наук, — подтвердил Хрусталев. Генерал как был, без головного убора, поспешил за скорбной процессией, которая уже сворачивала к широко открытым воротам, за которыми нашли успокоение многие поколения южноморцев. Среди провожающих в последний путь Шмелева было много знакомых, с которыми Рунов обменивался молчаливыми поклонами.
Здесь я увидел Анатолия Филипповича, так как был в числе прощающихся с бывшим следователем. Заметив меня, Рунов приблизился, пожал руку.
— Только что с поезда, — пояснил он. — Узнал, что хоронят Шмелева, решил отдать последний долг… — Генерал огляделся. — Что-то не вижу никого из облпрокуратуры.
— Пока мы вкалываем, о нас еще вспоминают иногда, а как ушел на пенсию, — словно в тираж списали…
— Это точно, — со вздохом проговорил Анатолий Филиппович и дал мне знак поотстать. — Хрусталев сообщил, что здесь что-то нечисто. Так?
— Говорят, судмедэксперт из Москвы обнаружил при вскрытии тела следы прижизненной борьбы, — поделился я сведениями, которыми снабдил меня по старой дружбе один из бывших сослуживцев.
— Выходит, Николай Павлович не сам, а его?..
— Думаю, Дагуровой придется сильно поломать голову, — сказал я.
— Это та следователь из Москвы? — уточнил генерал. Я кивнул. — Знаешь ее?
— Лично незнаком. Чикуров рассказывал. Маленькая, говорит, да удаленькая… Ну а у тебя как? — спросил я нетерпеливо.
Собственно говоря, к поездке Анатолия Филипповича в колонию к Ларионову я имел непосредственное отношение, подбив Рунова заняться делом об ограблении Гринберг.
— Не знаю, что и сказать…
Он коротко поведал мне о встрече с бывшим оперуполномоченным ОБХСС, а ныне заключенным. Больше всего настораживало генерала, что Ларионов причислял его к «своим»…
— Алиби Ларионова проверили? — спросил я.
— Проверили, — протянул грустно Рунов. — Действительно, в том году Ларионов с семьей проторчал весь сентябрь в Звенигороде. — Он вздохнул. — А что, Захар, может, мне пора на пенсию? Дисквалифицировался…
— Для Ларионова слетать из Москвы в Южноморск и обратно было бы проще пареной репы, — не обращая внимания на последние слова Анатолия Филипповича, сказал я. — За день мог бы управиться.
Разговор пришлось прервать — процессия подошла к месту захоронения. Гроб был снят с машины и установлен на специальный постамент, чтобы родные и близкие простились с покойным. Многие женщины прикладывали к глазам платочки, кое-кто плакал открыто. И словно бы небо тоже присоединилось к ним — стало накрапывать. Над толпой раскрылись зонтики.