Магия тени
Шрифт:
Потом Оль обнаружил себя проехавшим половину дороги до материной деревни — покидая Мошук, он даже не заметил, через какие ворота выехал. Оказывается, через южные.
Дорога была неширокой, едва двум телегам разминуться. По краям ее шевелились стебли отцветшего клевера, чуткими усиками ловили колючий осенний ветерок. Далеко впереди по лугу бродило несколько рыжих пятен — деревенский пастух догуливал на последней травке небольшое коровье стадо.
На этой пыльной дороге, в прохладной осенней неизбежности Олю стало вдруг тоскливо как никогда прежде. Нестерпимо захотелось
Гласник зажмурился, едва переборов желание пустить лошадь в галоп. Мотнул головой, обернулся на городские башни и несколько вздохов смотрел на них, прищурившись и сжав в нитку губы. Потом свистнул Мавке и решительно поехал к деревне.
Без Оля все в городе было не так.
Наместнику не с кем было делиться смешными историями и пить мятный отвар в перерывах между делами. В ратуше работало много других людей, но Террибар даже со старшинами гильдий не сходился накоротке, не говоря уже про рядовых писарей и счетоводов.
Призорец говорил, что горожане, день за днем не застающие мага на месте, в ратуше, очень сердятся.
— Брошил же их негодник во времена тяжких ишпытаний! — пояснял ратушник, весело болтая ногами в кожаной обувке, и с чувством добавлял: — Ведь помрут!
Помрут — не помрут, думал наместник, а такие настроения горожан только множат беспокойную тревогу в городе. Даже когда Оль вернется, люди едва ли оттают. А если не вернется…
— А ежели не вернетша? — эхом вторил призорец, таращил на Террибара круглые глаза и трагическим шепотом заключал: — Ить помрем беж него!
— Вернется! Никуда не денется! — по несколько раз в день повторял наместник. Погромче, чтобы заглушить въедливое сомнение и желание немедля поехать в деревню, чтобы вернуть вредного Оля в Мошук.
Его путь стражники с южной вышки проследили, так что о пропаже Террибар не очень тревожился и даже уверял себя, что все к лучшему: гласник успокоится, продышится да приедет обратно. Наместник и правда был готов поехать за Олем, но тогда пришлось бы извиняться, а извиняться за свое решение, не отменяя его, — лицемерие и глупость. Потому оставалось только терпеливо дожидаться гласника на месте.
Призорцу Террибар носил сушеные яблоки, чтобы тот хоть иногда держал рот закрытым. Но прочь не прогонял: без ратушника совсем тоскливо.
Хон теперь избегал общества наместника — старшине стражи тоже было неловко из-за Оля, и он заново переживал эту неловкость всякий раз, когда встречался с Террибаром.
— Хон занят очень, — отводя глаза, говорил стражник, охраняющий отдельный наместниковый вход в ратушу, — одежу зимнюю для нас нужно готовить, вышку восточную перебирать, ночные патрули усилять — за всем глаз да глаз требовается.
Пришлые с запада тянулись в Мошук реденьким непрерывным потоком, и везли с собой тревожные вести.
— Говорят, ректор
— Как это — спалил? — переспросил наместник.
Стражник задумался, привалившись плечом к стене, и в конце концов решил:
— Огнем.
В этот день ту же новость Террибару сообщили еще человек двадцать, и в конце концов наместник поверил.
— Ректор, сам ректор Школу обрушил! — возбужденно перешептывались счетоводы в ратуше. — Всю как есть растрощил по камешку! Чуть полгорода не развалил до кучи, сволота поганая!
— Бросили нас маги, бросили! Кто ж теперь? Что ж теперь?
— Да бдыщев хрен на них, на магов! Вон чего вокруг устроили, сколько земли погубили, сколько людей с мест посымали! Да пусть хоть все поразъедутся, поганцы! Пусть бы выздохли, авось и колдовство бы ихнее туда же делося!
— Да как же мы без магов? Кто защитит, кто убережет?..
— А то они тебя защищали!
— А то нет?!
— Ну так то когда было! А теперь чего? Сбежал ректор!
— Хто зашитит наш, хто уберегет, ежели магов не штало? — рассуждал ратушник, прожевав очередной ломтик сушеного яблока. — Так нихто. Помрем!
Ночью Террибар никак не мог уснуть. Школы больше нет — пропало всекрайнее сообщество магов, пропало последнее средоточие силы, что оставалось в Ортае после побега государя. Теперь каждое поселение и каждый человек — сам по себе, никто не сделает для них ничего спасительного. И то, что Школу сжег сам ректор, все завершало: глава ортайских магов расписался в беспомощности, в собственной и общинной. А значит…
Нэйла сердито завозилась рядом, и Террибар прекратил вертеться на постели. Лежал недвижимо, глядя в светлеющий потолок, и думал: получается, теперь никто магам не указ. Некому гласниками руководить, да и гласников нет, потому что нет Школы — чьи они теперь поверенные, свои собственные, что ли?
Школа больше не стоит за ними ни присмотрщиком, ни защитником. Пусть у нее были не самые длинные и быстрые руки, но теперь, без этого незримого заступника, распояшутся не только маголовы.
На следующий день с юга притащились потрепанные мужики с государевыми гербами на повязках. Потрясая грамотами, требовали уплатить все подати и наложения за упущенные месяцы, а также наперед, до самой весны.
Не дожидаясь волевых решений Террибара, Хон приказал выставить сборщиков за ворота.
— Как бы хуже не стало, — сказал ему наместник, разглядывая с балкона унылую колонну всадников, плетущуюся по дороге.
— Не помрут, — отрезал из комнаты ратушник и яростно зашваркал метелкой по полу.
— Обойдется без податей. — Хон провожал процессию сердитым взглядом из-под густых бровей. — Какой он государь теперь, кто ему подчиняется? Я, что ли? Или ты? Сидит в своей Меравии, ничего знать не хочет, бросил нас — так еще и денег за это ему дать? Может, он соберет вот деньжат и уедет со своей сестрицей за море. До Меравии-то тоже сушь дошла, не хуже нашей. Она, говорят, из Даэли так пятном и растекается. Вот западный Ортай уже почти весь пожрала, скоро и до нас дойдет.