Макамы
Шрифт:
Нашлось тут добрых людей немало, мошна бедняги быстро полниться стала, словно родник внезапно забил и пустыню бесплодную оросил. С полной сумою гордо шагая, он ушел, Тиннис восхваляя. Вслед за юнцом восвояси старик удалился; руки вздевая, на ходу он громко молился, Аллаху всевышнему хвалу воздавал и восславить господа всех призывал.
Продолжал рассказчик:
— Мне захотелось старца догнать и все скрытое и нескрытое о нем узнать. Долго я следом за ним шагал, но увы — шейх молчания не нарушал. Лишь когда убедился, что за нами никто не следит и опасность ему не грозит, он обернулся ко мне проворно и приветствовал с радостью непритворной. Потом спросил:
— Восхитился ли ты этого газеленка умом?
Я
— Восхищаюсь я равно учителем и учеником.
Шейх промолвил:
— Этот юный ловец жемчужин не посрамит гордой славы Серуджа.
Я воскликнул:
— Да, сразу видно, твоего это дерева плод, искра огня твоего в нем живет!
Абу Зейд догадку мою подтвердил и сметливость мою похвалил, а потом спросил:
— Не зайти ли нам в какой-нибудь дом, где чашу вина мы могли бы распить вдвоем?
Я сказал:
— Горе тебе, ты людей к благочестию призываешь, а сам о нем забываешь!
В ответ он притворно усмехнулся, от меня отвернулся, прочь пошел, но потом вернулся и сказал:
— Запомни-ка на прощание еще одно назидание:
Душу вином омывай от печалей! Тем же, кто станет тебя упрекать, Ты отвечай: «Ведь потом покаяньем Я, как и ты, буду грех свой смывать!»Затем добавил:
— Что ж до меня, то я пойду, себе такой уголок найду, где можно и утром и вечером пить и никто не станет за это корить. Я вижу, компания моя тебе не годится и ты не умеешь веселиться. Нам с тобою не по пути — посторонись в дай мне пройти. Подсматривать за мной не пытайся и выслеживать меня не старайся!
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Тут он покинул меня и пошел, как видно не думая возвращаться; я же в огорченье вздыхал: «Лучше бы вовсе нам не встречаться!»
Перевод В. Кирпиченко
Девичья макама
(сорок третья)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Зашвырнула меня разлука мучительная, занесло путешествие утомительное в такие места, где мог любой проводник заблудиться, а славный герой — от страха ума лишиться. Растерянный, одинокий, я не стал проклинать свой жребий жестокий, а старался тревоги сердца унять и верблюдицу утомленную не уставал погонять. И выигрыш и проигрыш разом мне выпадали, то надежду дарили, то ее отнимали, а моя верблюдица то как ветер неслась, то шагом плелась, пока солнце не двинулось на покой и свет не померкнул дневной. Я испугался наступления темноты, побоялся нападения войска ночной черноты и не знал, как мне ночь скоротать: то ли верблюдицу привязать, в плащ завернуться и у ног ее на ночлег растянуться, то ли страх превозмочь и наугад погрузиться в ночь.
Пока я обдумывал решение, снимая сливки разумного мнения, вдруг у подножия темной скалы — о чудо! — мне привиделась тень верблюда. Подумал я, что и хозяин верблюда тут же прилег отдохнуть, и к ним поспешно направил свой путь. Оказалось правильным мое суждение, в цель попало предположение: я увидел верблюдицу под седлом, а рядом ее владелец спал, укрывшись плащом. Я решил, что мне подождать придется, пока он от сна очнется, присел у его изголовья — и в тот же час зажглись светильники его глаз. Он чужого почуял, встрепенулся, испуганно отшатнулся и спросил, приглядываясь сквозь мрак:
— Кто ты — друг или враг?
Я сказал:
— Я путник
Он откликнулся радостно:
— Отбрось тревоги, пусть они сердце не отягчают — ведь не только родичи нас из беды выручают!
При этих словах дружелюбных отошли от меня заботы и к глазам подкралась дремота. Но незнакомец сказал:
— Не хвали ночной переход до утра! [306] Ты согласен, что нам в дорогу пора?
Я ответил:
306
Не хвали ночной переход до утра. — Пословица, аналогичная по значению таким, как «Цыплят по осени считают» и «Не говори гоп, пока не перескочишь» и т. п.
— Согласен, ведь я из тех, которые мнение друга чтут, и буду покорней тебе, чем сандалии, в которые ты обут.
Привлекло его мое поведение, а моя покорность вызвала одобрение, и, чтобы время зря не тянуть, мы отправились в путь, ехали всю тяжелую ночь, седел не покидая, дремоту едва одолевая, пока заря свое знамя не развернула и темноту не спугнула.
Когда же утро с лица своего убрало черное покрывало, разглядел я товарища нежданного, Аллахом мне данного, — это был Абу Зейд, предел надежд и мечтаний лучших, руководитель заблудших. Мы протянули друг к другу руки, как двое любящих, что сошлись после долгой разлуки, а потом свои тайны друг другу открыли и новости сообщили.
К утру моя верблюдица от усталости громко стонала; его же верблюдица резво, как страусенок, бежала. Такая неслыханная сила очень меня удивила, стал я верблюдицу разглядывать и о ней Абу Зейда расспрашивать.
Он сказал:
— У этой верблюдицы история удивительная, красивая и поучительная. Клянусь Аллахом, подобной истории ты никогда не слыхал! Если хочешь услышать — нужно сделать привал. А если не хочешь ее узнать — я не обижусь и буду молчать.
Охваченный любопытством, я согласился сразу и сделал свой слух мишенью его рассказа. Он сказал:
— Знай, что эту верблюдицу я в Хадрамауте [307] купил, хорошую цену за нее заплатил. Сила ее в долгих дорогах испытана, много кремней разбито ее копытами; быстро она пересекает пустыни, как пустится вскачь — пыл ее не остынет! Не знает она усталости и утомления, любую верблюдицу перегонит — людям на удивление; не нужна ей смола для того, чтоб залечивать раны; и голод и холод готова она выносить постоянно.
Своей покорностью сердце мое она всегда ублажала, но вдруг однажды от меня убежала, оставив мне только свое седло, а с нею вместе словно счастье мое ушло: горевал я, все прежние беды ничтожными мне показались, глаза мои распухли от слез и больше не открывались.
307
Хадрамаут — горная страна на юге Аравийского полуострова, омываемая Аравийским морем; славилась породистыми верблюдами (см. примеч. 128 к макаме 19).
Так провел я три ночи и три дня. Силы покинули меня, не спал я, не ел, не мог подняться, готов был с жизнью расстаться. Наконец я пустился на поиски, обшаривал пастбища и дороги, обивал напрасно чужие пороги, думал — больше мне ее не видать, но никак не мог успокоиться и бросить искать. Вспоминал я, как резво она по пустыне бежала, как птиц быстрокрылых опережала, и мутили мне мысли эти воспоминания, а сердце терзали страдания.
Как-то, во время поисков, в бедуинском становище я отдыхал и громкий голос издалека вдруг услыхал: