Мальчишка с бастиона
Шрифт:
«Жидкий какой!» - удивился матрос. Он повернул «языка» лицом к себе и чуть не присвистнул от неожиданности. На Кошку было обращено детское лицо, покрытое слоем грязи., «Наверно, юнга с английских кораблей», - подумал матрос. Он брезентом вытер физиономию пленного.
– Теперь видишь?
Мальчишка хотел что-то ответить и открыл было рот, но Кошка его опередил.
– Прошу пардону, - извинился он перед «языком» на смешанном франко-русском языке.
– Пардону прошу, - повторил матрос и сунул в рот пленному клок промасленной
– Топай, браток, - Кошка указал направление.
Маленький англичанин пришёл в себя. Он вскочил на ноги и согласно закивал головой, дескать, понял, куда надо идти, и повинуется.
«Догадливый!» - усмехнулся про себя Кошка. Подхватив штуцер, он направился за «языком».
Пленный шагал медленно, с трудом вытягивая ноги из непролазной грязи. Его маленькая головка на тонкой шее ворочалась то туда, то сюда, делая робкие попытки спастись от проникающих за ворот холодных струй. Он слегка пошевеливал пальцами, видимо, затекли руки, перевязанные верёвкой. Кошка его не подгонял. Он тоже порядком устал - день простоял в карауле, а в ночь пошёл на вылазку.
Склон балки резко обрывался. Здесь нужно повернуть влево - размытая ливнями, одним чутьём угадываемая тропинка вела прямо на Малахов курган. Кошка хотел было показать англичанину направление, но тот неожиданно остановился, взглянул вверх и затем уверенно свернул на невидимую тропинку.
«Ишь ты, опытный!
– удивился матрос, - местность знает, вражина проклятая».
Рядом, почти у самой тропки, находилась пещерка. Возвращаясь с вылазки, Кошка всегда заходил в неё, чтобы передохнуть перед крутым подъёмом. Не изменил он своей привычке и на этот раз.
– Туда!
– подтолкнул он пленного.
Англичанин повернулся к нему лицом и вопросительно взглянул на матроса.
– В пещеру!
– приказал тот.
Пленный кивнул, ногой раздвинул кусты и нырнул в пещерку. Кошка только головой крутнул от такой сообразительности и последовал за англичанином.
В пещерке было темно и сухо. Матрос достал кисет, свернул цигарку и, добыв кресалом огонь, закурил. При каждой затяжке подземелье освещало как фонарём.
Едкий махорочный дым щекотал в носу и горле.
Кошка взглянул на англичанина: щёки его раздувались и только ветошь во рту мешала раскашляться.
– Что? Духу нашенского не выносишь?
– засмеялся матрос.
– Сейчас кляп вытащу, - пожалел он пленного.
– Только, чур, не шуметь!
Пленный жадно глотнул воздух, выплюнул ворсины и попросил:
– Руки сдавило - мочи нет. Дяденька, развяжите!
– Развязать?
– оторопел матрос, услышав чисто русскую речь.
– Постой, постой!
– Кошка подошёл к пленному вплотную и осветил цигаркой лицо.
На матроса смотрели обидчивые мальчишеские глаза.
– Ты кто таков?
– Рыбальченков сын я, Максимка. Батя мой…
– Рыбальченков?! Так что ж ты до сих пор молчал?!
– подобно своей самокрутке, вспыхнул матрос.
– Сами рот заткнули, - насупился Максим, - а теперь «почему?».
– Заткнул, - сокрушённо мотнул головой Кошка.
– Что ж теперича делать-то… Ох, и подвёл ты меня, брат, подвёл… Ну, вот, - пришёл к решению матрос, - дорогу на Малахов знаешь?
– Знаю, - ответил Максим.
– Иди до батарейцев. Доберёшься?
– Доберусь. А вы, дяденька, куда?
– Куда, куда, - передразнил Максима матрос, - не твово ума дело. Сызнова придётся грязь месить из-за тебя. Шастаешь, где не надобно. Скажу твоему батьке, чтоб отодрал, - пообещал матрос.
Он с досадой плюнул на цигарку и яростно растёр её ногой - страсть как не хотелось ему снова идти в дождь и слякоть! Но надо.
Максим понял, что матросу опять придётся шагать за «языком».
– Я тоже с вами, дяденька!
– затараторил мальчишка, боясь, что Кошка уйдёт, не выслушав его, - возьмите меня. Я всё знаю: самолично ихние пушки видел. Я в плену был аглицком…
– Ну?
– недоверчиво произнёс Кошка.
– Вот те хрест, - побожился Максим.
– Мы с мамкой на подводе в Симферополь ехали, а меня полонили. В сарае содержали с полмесяца. Там одёжи полно.
Вырядился я во всё новое и убег.
– Убег?
– восхитился Кошка.
– Убег, - подтвердил Максим.
– Молодец!
– А пушки аглицкие, какие у них есть, я всё запомнил, - польщённый похвалой, продолжал Максим.
– И где стоят, и чем присыпаны, дяденька Кошка…
– Как кличут меня, знаешь?
– удивился матрос.
– Запомнил, - с достоинством произнёс Рыбальченко, - я с Николкой Пищенко в большую бонбардировку на Малахове был. Ещё тогда его превосходительство адмирала Корнилова насмерть поранило…
– Владимира Алексеевича… - вздохнул Кошка, - душевной справедливости был командир…
– Вы ещё тогда на хранцузов с мушкетом побегли, - напомнил Максим.
– Ух, и постреляли вы их знатно!
– Да, было дело… Ну, хватит, брат, поболтали и будет…
Кошка раздвинул кусты и вышел из пещеры. Ветер бросил ему в лицо горсть воды, перемешанной со снегом.
– Максимка!
– старался матрос перекричать шум ветра, - скажешь братве, что до утра не возвернусь.
– И Кошка стал спускаться в низину.
Мальчишка сделал вид, будто не расслышал, и последовал за ним.
– Ты куда?
– перехватил его матрос.
– С вами, - упрямо тряхнул головой Максимка.
– А я сказал - вертай назад!
– Не!
– Вертай!
– Не!
Кошка остановился. «А может, и впрямь прихватить?»
– Ладно. Только, чтоб слухаться меня. Понял?