Марафон длиной в неделю
Шрифт:
Старик подумал и покачал головой. Вид у него был явно озадаченный.
— Нет, — ответил он, — ничего не знаю. Но ведь, — дернулся он на стуле, — Федор убит, майор исчез... — Глаза у него потемнели, и он спросил: — А вы их разыскиваете? Выходит...
— Что выходит, то выходит... — недвусмысленно заметил Толкунов. — Нехорошо выходит.
— Что они натворили?
— Много от нас хотите, дедусь.
— Да, понимаю, военная тайна, мне это известно, сам служил в войске. Еще цесаревом.
— Кто приходил к вашим жильцам?
— Может, без меня, потому что я никого не видел.
— А женщины?
— Нет, — решительно возразил, — они сюда никого не водили. В городе видел с девушками, а сюда — ни-ни...
— В городе, с девушками? — заинтересовался Бобренок. — И хорошие девушки?
— Одна была файная девка, белая совсем, и я вам скажу — все при ней, красивая, значит, и в теле.
— Крашеная?
— Это поляки завели, — сердито пробурчал дед. — Раньше белявка или чернявка — от бога, а паны выдумали: хочешь — белая, хочешь — как цыганка, сегодня одно, завтра другое...
— И где же вы эту кралю видели?
— А она с моими жильцами около столовой стояла.
— Где?
— Офицерская столовая на Пекарской, должны знать.
— Знаем. — Бобренок подумал немного и сказал: — Поедете, дедусь, с нами. В столовую.
— Это как же выходит? — сощурился старик испуганно. — Хотите меня арестовать? Да за что? Вы со своими офицерами сами разбирайтесь. Я их не знаю и знать не хочу.
— Нет, Сергей Петрович, задерживать вас не собираемся. Просто нуждаемся в вашей помощи.
— Но что я могу?
— Там видно будет, — ответил Бобренок уклончиво и приказал Толкунову: — Собери их вещи, а я попробую потолковать с соседом. С уважаемым Григорием Ефимовичем Сойкой.
Толкунов одобрительно кивнул и спросил:
— Патруль оставляем тут?
— Да, они парни толковые и полчаса посидят в доме сами. Пока полковник не подошлет подкрепление.
Григорий Ефимович Сойка спал после ночного дежурства. Жена разбудила его, и он вышел в переднюю в нижнем белье, зевал и растирал грудь ладонями, пытаясь прогнать сон. Увидев Бобренка, не испугался и не встревожился, только потоптался босыми ногами и сказал:
— Я, прошу вас, сейчас оденусь, не знал, что такой пан...
— Не надо, — остановил его Бобренок, — две минуты, больше я вас не задержу.
Сойка снова потоптался босыми ногами, подавил зевок и согласился:
— Так прошу вас очень.
— Вы рекомендовали Картошу в квартиранты офицеров?
— Ну, это еще как понимать...
— Отвечайте, рекомендовали?
— Один знакомый поинтересовался: у кого есть свободная комната. Чтоб отдельная, без детей и тому подобное. Спокойно чтобы, значит... Я и сказал: у Картоша.
— Что за знакомый?
— А-а, есть такой, пройдоха... Дмитрий Рубас, у нас на станции работает.
— Ваш добрый знакомый?
— Да нет — «здравствуй, до свидания»... Просто знает, что я на Богдановке, а тут люди в своих домах живут, спокойствие, выходит, и тишина.
— А вы тех офицеров, знакомых Рубаса, видели?
— Почему не видеть? Они не прятались.
— В городе встречали?
— А я в городе редко бываю. Отдежурил — и домой. Дел хватает.
— Значит, ни с кем их не видели?
— Нет. — Сойка зевнул и спросил: — А что они?
— Ничего, — ответил Бобренок.
Ему стало ясно: вряд ли Сойке известно что-либо интересное. Майор попрощался с хозяином. Тот чуть не зевнул снова и пошел досыпать, а Бобренок возвратился на улицу.
«Виллис» пыхтел мотором под двором Сойки. На заднем сиденье рядом с Толкуновым устроился Картош, и заметно было, что ему удобно и приятно, всем своим видом подчеркивал, какой значительной персоной стал. Он свысока поглядывал на сестру, вышедшую из своего двора, и Бобренок подумал, как мало иногда нужно, чтобы проявилась та или другая черта человеческого характера.
Майор сел впереди. Картош откинулся на спинку сиденья и помахал сестре рукой — совсем как официальная особа, прощающаяся с подчиненными. В это время Виктор рванул машину, и деда бросило вбок, наверно, мог бы выпасть из «виллиса», если бы Толкунов не придержал его за плечо. Для старика, пожалуй, весь эффект был испорчен, но он быстро пришел в себя, выпрямился и застыл с важным видом, искоса посматривая на прохожих.
Они вошли в офицерскую столовую и заняли отдельный столик. Это тоже понравилось Картошу — придвинул к себе тарелку с закуской, однако Бобренок попросил:
— Взгляните, дедусь, нет ли той девушки? Блондинки, с которой видели ваших жильцов?
По залу сновали официантки с подносами, некоторые из них — крашеные блондинки, и Картош стал приглядываться к ним. Он старательно вертел головой, провожая взглядом каждую из них, но запомнившейся ему девушки среди блондинок не обнаружил. И тогда Бобренок, оставив старика с Толкуновым, отправился к начальнику столовой.
Солидный, но моложавый капитан интендантской службы понял его с полуслова. Он сам не без интереса посмотрел на фотографию того, кто выдавал себя за лейтенанта Федора Гроша, и покачал головой: к сожалению, не запомнил такого офицера. Но у девушек, он выразил свое глубокое убеждение в этом, лучше память на молодых офицеров. И сейчас он организует официанток.
Первые две девушки, приведенные интендантом в кабинет, если можно было назвать кабинетом закуток за кухней, заставленный ящиками, не узнали Федора. Рассматривая снимок, подталкивали друг друга, их явно больше интересовал Бобренок, особенно женщину с высокой грудью, по мнению майора, чересчур высокой, к тому же больше всякой меры оголенной. Официантка поправила фартук, отчего ее грудь стала еще выше, и сказала с нотками печали в голосе:
— Кто это его? Хороший лейтенант.
— Он столовался у вас? Не помните?