Марафон длиной в неделю
Шрифт:
— Во всяком случае не у меня.
— Разве помните всех своих клиентов?
— Ну, может, не всех, много тут... разных офицеров... А этот видный...
Она еще раз стрельнула на Бобренка глазами и пошла в сопровождении подруги, бросив на прощание:
— А вы, майор, садитесь за мой столик, не пожалеете. Кормят у нас вкусно, а я не задержу.
Чуть ли не вслед за ними интендант привел еще двух девушек, но они тоже не вспомнили Гроша. Потом в закуток вошли сразу трое. Они едва втиснулись сюда, стояли, рассматривая фотографию, передавали из рук в руки, и наконец высокая, полноватая, но совсем еще молодая официантка воскликнула:
— Девочки, это же Людкин лейтенант, Федька!
— Да, Федька, — подтвердила вторая. — Что с ним?
— Погиб, — коротко объяснил Бобренок, почувствовав ускоренное сердцебиение. — Говорите, Людкин?
— Людки Платовой, — уточнила высокая девушка. — Она с ним гуляет. Гуляла... — поправилась она.
— Давайте сюда вашу Люду Платову! — Бобренок обрадовался, вероятно, как ученый, осознавший, что сделал открытие.
— Выходная, — охладил его пыл комендант.
— Адрес?
— Тут недалеко, возле Лычаковки. Хотите, покажу?
Майор хотел, и даже очень. Интендант третьим примостился на заднем сиденье, и «виллис» рванул по Пекарской к Лычаковскому кладбищу.
Людмила Платова жила в маленьком частном домике. Интендант, видно, хорошо знал свои кадры. Он постучал слегка в окно подле входных дверей, и занавеска тут же отодвинулась. Бобренок увидел и правда красивую блондинку с пышными волосами.
— Выйди, Люда, — сказал интендант.
Девушка кивнула, однако появилась не сразу: что ж, пожалуй, нет на свете женщины, которая не задержалась бы хоть чуть-чуть в самый неподходящий момент.
Майор нетерпеливо постукивал ногой, кляня в душе всех женщин за медлительность. Наконец Платова, выглянув из дверей, спросила:
— Вы все ко мне?
— Наверно... — начал интендант.
— И этот? — указала на Картоша. — Ему же скоро сто лет.
Бобренок поморщился: невоспитанность, даже грубость Людмилы Платовой взбесили его.
— Думаете, гулять к вам приехали? — спросил он раздраженно.
Но официантку это нисколько не смутило:
— Компания подходящая, и можно кое-что организовать... А дедушку сразу положим бай-бай...
Толкунов подошел к ней, крепко взял за локоть.
— Брось, — прикрикнул он строго, — и не валяй дурочку. Тоже мне, бандерша нашлась. — Взял у Бобренка фотографию Гроша, поднес чуть ли не к самым глазам Платовой. — Узнаете? — спросил он.
Бобренок увидел, как кровь отлила от щек девушки, лицо вытянулось.
— Федор! — воскликнула она. — Как же так?
— Знаешь его? — Толкунов сильнее сжал ее руку.
— Федор Грош...
— Все правильно. А его товарища, майора, знаешь?
— Гаркушу?
— Кого же еще, конечно, Гаркушу! Где он сейчас?
— У Стефки.
— Не ошибаешься? — спросил Толкунов так, будто знал и Стефку, и где она живет.
— Вчера мы просидели вместе целый вечер. Но Федор!.. А Гаркуша сказал: в командировке.
— Из которой не возвращаются, — уточнил Толкунов без всякого сожаления. — И майор остался у Стефки?
— Стефка влюблена в него по уши, — сообщила она. — Майор хочет жениться на ней.
— Он ночевал у Стефании?
— А что, запрещено?
— Кто такая Стефка?
— Ященко? — вдруг спросил интендант у Платовой. Та кивнула, и начальник столовой объяснил розыскникам: — Стефания Ященко, наша официантка.
— Она работает сегодня?
— Да.
— Мы не виделись с ней?
— Еще не успели.
Толкунов подумал: прекрасно, что Ященко не успели показать фотографию Федора Гроша, однако официантка, узнавшая его, могла разболтать... А эта Стефания Ященко сообщить Гаркуше...
Он взглянул на Бобренка, видно, майор подумал о том же, так как приказал:
— Быстрее... быстрее назад, в столовую!
Картош тоже двинулся к машине, но капитан остановил его.
— Езжай домой, дед, — мягко сказал он. — Здесь трамвай близко. Никому ничего не говори, возвращайся на Богдановку и держи язык за зубами.
Дед остановился на тротуаре растерянно, а Толкунов подтолкнул к «виллису» нагловатую блондинку. Собственно, она теперь не нужна была розыскникам, но они предпочитали держать ее под рукой на всякий случай.
Они возвратились в столовую вовремя: Стефания Ященко уже знала о гибели Федора Гроша. Да и как могла не знать: в женском коллективе утаить вообще ничего нельзя, особенно такое известие. Правда, смерть лейтенанта не очень поразила Ященко. Она стояла в закоулке интенданта совсем спокойная, и огоньки любопытства горели в ее глазах.
— У вас дома телефон есть? — первое, что спросил Бобренок.
— Откуда? — пожала она плечами, и у майора немного отлегло от сердца: значит, рассказать Гаркуше не успела.
— Знаете майора Гаркушу?
Лицо Ященко расплылось в счастливой улыбке, и она ответила с гордостью:
— Это мой будущий муж!
— Где он?
— У меня. Где же еще?
— Дома?
— Конечно, ждет меня.
Майор вздохнул облегченно — теперь имел возможность хоть немного рассмотреть Ященко. Женщине за тридцать, пожалуй, даже под сорок, однако еще сохранилась, не очень красивая, но хорошо сложена. Лицо скуластое, тяжелая коса закручена на затылке. Она словно оттягивала голову назад, и от этого Ященко казалась выше и выглядела гордячкой. Высокомерие майор уловил и во взгляде, брошенном женщиной на него, и вдруг понял, откуда все это в Ященко. Еще вчера была самой обыкновенной официанткой, каких много, без определенного положения и особых перспектив, одинокая женщина, которой под сорок. Но отныне Ященко чувствует себя совсем иначе — офицерская жена, «пани майорова», как говорят во Львове. Это сразу поставило ее на несколько ступеней выше всех официанток.
На какое-то мгновение Бобренку стало жаль Стефанию Ященко, но лишь на мгновение: не было времени на сантименты и копание в женской психологии.
— Ваш адрес? — спросил он.
— Улица Костельная, тридцать семь. Пятнадцатая квартира.
— На каком этаже?
— Пятый. Но зачем это вам?
— Узнаете, уважаемая Стефания, как вас по отчеству? Васильевна? В свое время обо всем узнаете. Квартира отдельная?
— Да, — ответила заносчиво. — Отдельная двухкомнатная. А что с Федором? Как погиб?