Маргарита и Мастер
Шрифт:
А Мотя - как жена Электрика - не могла пройти никакой фейсконтроль в его глазах. Ибо вражда, как уже предполагалось историками, шла между ними, если не со времен самого Рюрика, то уж от Петра Первого - точно.
– По крайней мере, - как сказал ей Ми Склифосовский, когда она попыталась пролезть в его экспедицию:
– Почти на Тот Свет, - нелегальным путем, нарядившись Аннушкой, которая пролила масло, в надежде, что ее спутают с Грейс Келли:
– От Павла Первого, а я от Платона Зубова, - родился.
– Не запылился, - сказала Мотя.
– Что?
– Ничего не понятно, - ответила она.
– Езжай в Йорк, будешь спекулировать электричеством на пару со своим Максом Планком. Впрочем, предполагается набор некоторого количества реальных осужденных, и если ты очень хочешь, можешь быть одной из них.
– Что мне надо делать для этого?
– спросила леди, горя желанием обязательно переться туда:
– Куда все.
– Иди, грохни кого-нибудь. Только не перестарайся, чтобы послали не на Зону, а только, как всех твоих, как ты их называешь:
– На Поселение.
– Можно я забросаю вас помидорами на каком-нибудь митинге, или простом выходе к народу?
– Помидорами? Хорошо, но только чтобы они были свежими и с надписью: моему любимом режиссеру, который, между прочим, я считаю, ничем не хуже Федерико Феллини. И такие фильмы, как...
– Прошу прощения, но всё не уместиться, особенно названия фильмов.
– Хорошо, пишите на ваших воздушных шариках только основное содержание, что, мол, часто путаете, кто на самом деле снял Некоторые Любят Погорячее, но абсолютно уверены, что в Джазе Только Девушке снял я.
– А...
– А названия моих легендарных фильмов просто выскажете мне в лицо публично, как Долбицу.
И вот Грейс даже не узнала ее, когда застала на раскладном стульчике за баком - пятидесяткой - и тремя мешками картошки вокруг.
Но тут она услышала, как Брод читает что-то в зрительном зале, еще не начавшегося обеда:
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства
и - кстати - самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
И попросила разрешения:
– Отлучиться на минутку, - Грейс, как говорится, сыр, уже во рту держала:
– Она узнала Мотю по непреодолимой тяге не только к знанию, но более того:
– К пониманию искусства, - и рявкнула:
– А ну стоят-ть-ь!
– Но поздно, Мотя уже исчезла за дверью.
– Неужели Он?
– подумала электрическая леди.
И было чуть-чуть слышно из зала уже полного народу, гремящего вилками, точнее, не вилками - каки тут вилки? это уже опасное оружие, а простыми деревянными ложками, сделанными дятлами, пошедшими на сотрудничество с людьми, ибо они так только, как сказал бы Вальтер Скотт:
– Лишенные наследства:
Проснулся я, и нет руки,
а было пальцев пять,
В моих глазах пошли круги,
и я заснул опять.
Проснулся я, и нет второй,
Опасно долго спать.
Но Бог шепнул: глаза закрой
и я заснул опять.
Проснулся я, и нету ног,
бежит на грудь слеза.
Проснулся я: несут венок,
и я закрыл глаза.
Проснулся я, и я исчез,
совсем исчез - и вот
в свою постель смотрю с небес:
лежит один живот.
Проснулся я, и я - в раю,
при мне - душа одна.
И я из тучки вниз смотрю,
а там давно война.
Грейс ушла за свою перегородку, ибо кто-то уже просил добавки:
– Очень вкусно, как в Мики-Рики.
– Что?
– спросил леди, - и большая ложка ее, уже готовая к прыжку, передумала - упала на пол вместе с подливой из анчоусов и бананов вместе взятых - ну, как я люблю. Чтобы было кисло-сладкое с добавлением соли. И можно есть хоть с пивом, хоть с мартини, а если нет, то и самогон пойдет. Или как говорят аскеты:
– Всё лучше, чем нюхать клей.
– Жаль только, что все, да, любят, но не все понимают, как правильно. Тем более, что клей, если и был, то только столярный, а его мало того, что сначала варить надо, но запах:
– Хуже денатурата, - правда этот брал цветом:
– Очень похож на Звездную Ночь Ван Гога.
– А столярный на Мишку Шишкина, размышляющего под деревом:
– Вот приснилось, что на ём бананы, но ни хрена не вижу, к чему бы это тогда был такой сладкий сон?
И вышло, что десерт-то - любимое блюдо Грейс - украли. А это была Яблочная Шарлотка, украшенная малиной и сахарной пудрой. Приняли решение, складываться на конфеты-подушечки, и оставлять их медведю прямо у дома Шико-Колыванова, местного, как он сам себя называл:
– Начальства, - куда медведь привык ходить по ночам, чтобы как-нибудь поймать того, кто будет снимать железо с крыши его дома, и таким образом, повесить на этого Кота незаконный, разумеется, долг в две трехлитровых банки малинового-брусничного и две ежевично-клюквенного варенья. Плюс заставить, в конце концов, поставить здесь улья, чтобы, как у людей:
– Мед-то был свой!
– Тогда еще немку не выявили, а простым людям это не может прийти даже в голову:
– Пить бочками сороковыми.
– Прошу прощения, сбой программы, правильно:
– Трехлитровыми банками - любимой, особливо, аристократами посуды, ибо жрать-то они уж, чай, гораздо более охочи, чем мы, кто любит банки простые, литровые и редко двух. В общем, даже литровую банку меда жалко, если она разбилась, тем более, если ее разбили почти нарочно, и еще более только: