Маргарита и Мастер
Шрифт:
– Куда едем?
– В каком смысле?
– На Ближнюю, или на Дальнюю, - имеется в виду: дачу.
И если оказывалось, что на Ближнюю, то махали руками и ногами от смеха, ибо очень радовались:
– Если на Ближнюю, то сегодня еще точно - не расстреляют.
– Плохой смех, - сказала она.
– Почему это?
– спросил солдат.
– Мне весело.
– Да? Тогда мне просто неудобно быть грустной в твоем присутствии, - и сняв с его лысой башки пилотку - как будто примерить - бросила в топку паровоза, да так далеко, что достать ее без кочерги не было никакой возможности, да и с кочергой, в общем-то, бесполезно, ибо, ибо... так можно и гимнастерку с орденами потерять, пока лазишь в ней по горящему белым пламенем топочному пространству.
Немного подушив пришелицу, приказал коротко:
– А теперь бери совковую лопату и бросай уголь.
– Куда?
– Туда!
– Так открывай и закрывай тогда топку, пока я ее натапливать буду.
– Откуда знаешь, что топку надо сначала открывать, а потом закрывать?
– Не помню, но кажется, видела.
– Где?
– Во сне, однако.
Кот-Штрассе сразу сказал, что это:
– Дочка штандартенфюрера, - расстрелянного здесь недавно, - еще до войны.
– Она этого не помнит, - сказал Степа.
– А ты ее спрашивал?
– О чем?
– Спроси: есть ли у нее родственники в Аргентине.
– Дурак ты, Вовка, она и так ничего не помнит, а ты хочешь, чтобы забыла и то, что еще может вспомнить.
Переполошились все парочки, и сестры Мироновы-Голубкины, и Тетя с Мотей - несмотря на то, что вообще не артисты, а с другой стороны:
– Какая разница, - если всё равно никому Оскар не дают, а взять отсюда самим - руки коротки.
И Грейс - тоже несмотря на то, что не имела пары, обрадовалась, что подстраховалась:
– Устроилась на кухню зав производством и поваром с уборщицей в одном лице, - а иначе могут и охграбить на роль, Ту роль, то хоть эта да достанется.
– Лучше вообще без конкуренции, - сказала она конфиденциально, - только боюсь не дадут тогда дотации из Евросоюза, как малоимущим. И чтобы поддержать своё реноме на рандеву с Леснихой-Медведицей в присутствии машиниста, вырвала назад немецкую разрисованную кастрюлю - правда, с отколовшейся уже кое-где эмалью и уже без картошки - пустую:
– Не шибко тут, - выйди вон из дверей.
– Зачем?
– Ты вообще, что ли ку-ку, не понимаешь, зачем выходят в таких случаях?
– Не уйду.
– Почему?
– И знаешь почему? Не думайте, что я испугалась, он будет тебя бить, но только не в моем присутствии.
– Кто тебе сказать, что мы бьем друг друга?
– спросила Грейс.
– Медведи?
– Естественно. А вы думаете, они ничего не понимают? Еще как понимают.
– Что они понимают? я не могу понять.
– Что вы принципиально против секса.
– А вы?
– Понимаю.
– Да? Ну, хорошо, покажи, на что ты способна.
– Не при всех же.
– Так Не При Всех и я хотела, но ты говоришь, что это не секс, а так только обсуждение посева кукурузы после партсобрания.
– Здесь есть партейные?
– Ты права, нет конечно, все уже в образе, и действительно ходят, как разбойники, но уже не с большой дороги, ибо:
– А дорог-то здесь мало, - более того: вообще одна - железная.
– Тем не менее, - продолжала она, - беседу чисто вдвоем мы не называем сексом, а только...
– Как? Пере-пи-хон?
– Нет, я тебя умоляю, пусть она выйдет.
И когда лесная леди покинула кибитку, улыбнулась ей вслед:
– Ведьма Лесная. У нее, наверное, и органов половых нет, ты не проверял?
– Ты что, я боюсь.
– А меня ты не боишься?
Вошел Ми Склифосовский. Сел на диван, тяжело вздохнул, но в тоже время, как будто снял с плеч тяжелую ношу, ибо его дочь тоже приехала, сняла с себя продюсерские возможности, и хотя еще не высказалась категорически, но тоже намекнула:
– В школе я учила немецкий.
– Что вы сказали, я не поняла?
– спросила Грейс.
– Разве я не сказал?
– Нет, это вам только показалось.
– Да?
– Да. Говорите вслух, не бойтесь.
– Да, вы правы, я чё-то боюсь. Её.
– Ё, так сказать, моё, - высказался и машинист, и так можно было подумать, что в пользу этой лесной немки.
– Вы ее не спрашивали, снималась она хоть когда-нибудь?
– С кем, с медведями в обнимку, и главное кто мог ее снимать, если только инопланетяне?
– задала логичный вопрос Грейс.
– Спасибо, что вы меня правильно поняли, - сказал Ми, и взял из протянутой машинистом лапы кружку с свежезаваренным кофе.
– Ура-а!
– закричала Грейс Келли, - он назначил меня... чуть не сказала, любимой метлой, но вовремя вспомнила, что уже замужем за этим, как его, ну, у него еще двое детей от меня, и своя Вилла Роче в самой горной Италии, так часто повторяю его имя-отчество, что даже иногда забываю:
– Он же ж и создал из меня импортную Курочку Рябу.
– В мировом, можно сказать, масштабе. Я не против, отдайте ей половину гонорара, а снимите меня, нет, и она пусть что-нибудь делает, на подмене, так сказать:
– Прыгает с быстро идущего парохода-паровоза, когда он, - Грейс толкнула локтем Голливудского любимца, высланного, однако, из Москвы за неспособность прилично принять непрошенного гостя, как будто он виноват в том, что у него мало комнат, более того, всего одна, и негде принять хороших гостей. Не Вилла Роче, конечно, но и не вагон-ресторан, и более того, как здесь только его прихожая в виде перестроенного под спальню на двоих-троих и даже четверых, если есть ребенок хомо сапиенсов. Но не собачья же конура, на самом деле.