Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Мари почувствовала, как лицо ее залилось краской. Она вскочила с кресла.
— Должно быть, вы пригласили меня сюда, чтобы оскорблять, не так ли? — сухо проговорила она. — Вам следовало бы дождаться возвращения господина де Сент-Андре.
— Вы несколько поздно заметили, мадам, что вашего супруга нет рядом.
— Не важно! Могла же я ошибиться… Я думала, будто имею дело с порядочным человеком. Но надеюсь, господин де Сент-Андре не замедлит вернуться, и у вас хватит смелости повторить ему те же слова, что вы дерзнули только что сказать мне…
Она резко повернулась на каблучках и направилась к двери. В тот момент, когда она уже схватилась за ручку, Дюпарке крикнул:
— Одну минутку, мадам… Прошу вас, еще одну минутку!
При звуках этого повелительного голоса она остановилась, однако колебания ее оказались недолгими.
— В другой раз, сударь! — решительно ответила она. — Полагаю, что все, что вы имеете сказать мне, с тем же успехом может выслушать и господин де Сент-Андре!
— Выслушайте хотя бы одну вещь. То, что я намереваюсь сказать вам, касается только вас одной, и господин де Сент-Андре мог бы разгневаться на вас за это больше, чем на меня!
Она снова остановилась и нахмурила брови.
— Что вы хотите этим сказать, сударь? — осведомилась она.
— Я хотел повторить вам то, что уже говорят о вас и вашем супруге на всем острове. И среди иезуитов не менее, чем меж простых колонистов!
Заинтересованная помимо своей воли, подозревая, что против нее и ее мужа плетутся какие-то интриги, она неохотно остановилась.
— Закройте же дверь! И подойдите ближе. То, что я намерен вам сообщить, должно остаться между нами, а я всегда опасаюсь, что на галерее могут оказаться нескромные уши. Идите сюда и затворите дверь.
Она повиновалась медленно, но с явной неохотой. Вся во власти безысходного отчаяния, она уже чувствовала, как к глазам подступают слезы, и спрашивала себя, хватит ли у нее сил сдержать их. Ах, как же, оказывается, зол на нее Жак! Как жестоко он с ней обошелся! А она-то уже была готова броситься ему на шею, целиком отдаться его власти! Но он грубо оттолкнул ее. И Мари поняла, как глубоко он ее презирает.
— По самым разным причинам, которые, впрочем, не имеют никакого отношения к нашим нынешним обстоятельствам, — проговорил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего, хоть и предательски задрожавшим от волнения, — я предпочел бы возможно скорее переговорить с вами об одном деле весьма щекотливого свойства, которое касается только вас одной. Полагаю, когда вы соблаговолите меня выслушать, то не преминете согласиться, что для вашего же блага будет лучше, если слухи эти не дойдут до ушей вашего супруга…
Внезапно она почувствовала себя так, будто стоит на краю бездны. Во рту появился какой-то горький привкус, горло перехватило от волнения. При всем желании она не могла бы выдавить из себя ни единого звука.
— Отчего, — с прежней безжалостностью в голосе осведомился Дюпарке, — по какой, скажите, причине вам вздумалось выдавать здесь господина де Сент-Андре за своего батюшку?
— Батюшку?! — только и смогла с глубочайшим изумлением переспросить она. — Вы хотите сказать, своего отца?!
— Вот именно, за своего собственного отца!.. Похоже, вы сделали признания на сей счет одному из офицеров нашего форта. И теперь одни не устают повторять, будто господин де Сент-Андре — ваш батюшка, а другие утверждают, что он не кто иной, как ваш любовник… Однако… даже не знаю, как сказать… В общем, любовник, никоим образом не опасный для вашей добродетели… Словом, не важно, кто он вам — муж, отец или любовник, — но уже повсюду, от Форт-Руаяля до Кабре, ходят слухи, будто он страдает мужским бессилием!
Широко раскрыв глаза, задыхаясь от душившего ее гнева, Мари не могла отвести взгляда от Дюпарке. Ведь она не успела еще провести на Мартинике и десяти дней, не знала здесь никого, в лучшем случае, перекинулась парой слов с каким-нибудь офицером или солдатом форта, да и то лишь для того, чтобы просить о какой-нибудь услуге — и вот о ней уже распространяют такие гнусные сплетни!
— У меня есть все основания полагать, — продолжил губернатор, — что вряд ли господин де Сент-Андре будет слишком польщен, дойди до него ваши слова касательно его мужских достоинств! Своей невоздержанностью в речах вы разрушили остатки уважения, какое он еще мог бы снискать на этом острове! Как смогут здесь доверять человеку, который и мужчина-то только по названию? Как сможет он управлять людьми, если у него не хватает сил даже на то, чтобы исполнять свои супружеские обязанности и быть достойным мужем своей жене?
— Но я не говорила ничего подобного! — в полном замешательстве запротестовала она. — Клянусь вам, ничего! Да и с кем могла бы я говорить о подобных вещах?
— Это мне неизвестно. О чем весьма сожалею, ибо, надеюсь, вы не обидите меня подозрением, будто этот человек остался бы безнаказанным.
Она побледнела как полотно, задрожала и без сил рухнула в кресло, которое предложил ей вначале Дюпарке.
— Но поверьте, все это наглая ложь! — взмолилась она.
— И что же здесь ложь? — по-прежнему безжалостно поинтересовался Жак. — Что же здесь неправда — то ли, что господин де Сент-Андре может считаться мужчиной разве что по названию или что вы позволили себе весьма опрометчивые признания?
Не произнеся ни слова, она лишь глубоко вздохнула в ответ. Все тело ее сотрясалось от едва сдерживаемых рыданий.
— Надеюсь, вы понимаете, мадам, — несколько спокойней, почти с высокомерной снисходительностью, но по-прежнему непримиримо проговорил Жак, — что я не могу позволить себе не вмешаться, когда подобные слухи распространяются о генеральном откупщике компании. У меня ведь на Мартинике не только друзья, но немало и врагов, которые готовы воспользоваться любой возможностью, только бы добиться моего отрешения от должности. И они не замедлят возложить на меня всю вину за наветы, жертвою которых оказался ваш муж… А поскольку я здесь совершенно невиновен, то жду от вас разъяснений, которые помогли бы мне разыскать и наказать сплетников! Для меня это единственный способ спасти себя от неприятностей весьма серьезного свойства!
Он подошел к ней ближе, будто желая таким образом придать больше веса своим словам.
— Вы не отвечаете, — заметил он. — Должен ли я понимать это как признание, что вы сами и виновны в этих слухах?
— Боже, неужели это вы, Жак? — едва слышно прошептала она. — Не может быть, чтобы это вы говорили со мною в подобном тоне! Ах, как же, должно быть, вы меня ненавидите! А я-то, будучи вдалеке от вас, не жалела стараний, чтобы помочь вам одержать верх над недругами, которые горят желанием во что бы то ни стало погубить вас!