Марина
Шрифт:
— Я тут, кажется, всех знаю… — развязно сказала Марина. — Здравствуй, Петя. А это твоя жена? А вы — Димина жена? Привет, Сергей! О! Кого я вижу, уездный донжуан Кузьмин! Как вас величать?
Впервые на лице Кузьмина она увидела смущение. Обычно он был невозмутим. Впрочем, видела–то она его только изредка, в столовой, да и уже давно.
«Что я порю, — думала Марина, — даже этого высокомерного Кузьмина вогнала в краску».
— Ю–юра, — -все же буркнул он.
А он ничего, подумала она про себя, вернее, это не она подумала, а та, которая ломала сейчас всю эту комедию, должна была так подумать. Ей этот Кузьмин
За столом говорили о любви. О мужчинах и женщинах. Кто ветренее и больше способен на измену. Громче всех вещала Светка. Это было на нее непохоже, ведь обычно она помалкивала, а тут прямо–таки разливалась соловьем. Марина молчала и медленно сгорала от Сережкиных взглядов. Неужели никто этого не замечает?
— Он с ума сошел, — шепнула ей Лиля.
— Глуп, — пожала Марина плечами.
— Нет, лично я за свободную любовь, — вещала Светка, — к черту условности. Любишь — живи, не любишь — уходи! Правда, Маринка? — неожиданно обратилась она к Марине.
— «…где некогда меня встречала, свободного, свободная любовь…» — сказала Марина без всякой задней мысли, а в комнате вдруг повисла душная, томительная пауза.
— Городовой родился, — сказал кто–то.
— Моя женка только говорит так, а ведь она самая верная, самая преданная у меня, — рассмеялся Сергей и обнял Светку, все еще глядя на Марину и с трудом отрывая взгляд.
И вдруг острая ненависть пронзила Марину, будто ржавая толстая игла со скрипом вошла в тело. Так она Сергея никогда еще не ненавидела. Мучилась, ревновала, ненавидела Светку, но его… Все же верила, что он просто разлюбил ее, полюбил Светку, а тут вдруг за секунду все обнажилось до такой пошлости, до такого неприличия.
— Сережа, — сказала Марина…
Сергей посмотрел на нее со страхом.
«Лицо старого Перпендикьяццо залила смертельная бледность…» В глазах Светки было еще больше страха. Ее взгляд говорил: «Я все знаю, все знаю… только не говори вслух, не называй вещи своими именами. Я ничего не хочу слышать».
«Брат мой, женщина, — высокопарно подумала Марина, — каких же подонков мы с тобой наплодили своей глупостью и жаждой любви, до чего же мы с тобой докатились!»
— Сережа… передай салат, — сказала она.
И почувствовала, как Лиля, сидящая рядом, облегченно вздохнула. Зря боялась, милая Лилька.
— Поэксплуатируем до конца тещину площадь! — крикнул Сенька и врубил магнитофон.
Все задвигались.
— Можно? — с царственным видом уронила Марина Кузьмину.
Боже, за один этот вечер она, чего доброго, растранжирит все свое нахальство.
Кузьмин поднялся и попросил разрешения снять пиджак. Она, подумав, разрешила.
Танцевал он великолепно, будто обучался в школе бальных танцев. Вел легко и непринужденно, а если Марину что и злило, так это то, что он ее совсем не обнимал. Ледышка с голубыми глазами. Боже, знал бы он, как ей хотелось, чтобы ее сейчас кто–нибудь обнял…
— Не стесняйтесь, ребята, — к ним подошел Сергей, — хотите, могу свет потушить.
Кузьмин покраснел. Фу, черт, будто из института благородных девиц.
— А что — и потуши… — сказала Марина с вызовом. Сергей засмеялся и похлопал Кузьмина по плечу.
— Ты ее не знаешь — ведь съест!
Как он активно устранялся, отстранялся от нее.
— А ты откуда знаешь? — невинно спросила она.
— Догадываюсь…
Потом все курили. Светка тоже.
— Я ей иногда позволяю, — пояснил Сергей.
— Х–хорошие стихи есть… «Н–не запп–п–прещайте ж–женщинам к–курить…» — сказал Кузьмин.
Марина вдруг поняла, почему он так мало говорил, — он заикался и, видно, стыдился этого.
— Имей в виду, Маринка, мало того, что он у нас лучший инженер на заводе, он еще и в стихах разбирается лучше тебя… Даже по–французски читает, — сказал Сергей.
— Почитайте, пожалуйста, Вийона, если знаете. Интересно, как это звучит…
Странно, но он не стал отказываться. На французском он читал легко, не заикался, почти пел.
— Первый раз вижу Кузьмина таким смелым, — сказала Лиля.
Потом Сергей достал гитару и все что–то пели.
Марина даже начала по собственному почину: «Не искушай меня без нужды…» Подхватил Кузьмин — у него был хороший слух и низкий густой голос. Нет, он начинал Марине нравиться. Вид у него был уже не такой чопорный, рубашка расстегнута, и глаза блестели не так холодно, как обычно.
Так получилось, что в такси они возвращались домой вчетвером: Сергей со Светкой, Кузьмин и Марина. Светка села рядом с ней — она весь вечер держалась за нее, будто Марина одна могла ее спасти. Укатали же сивку крутые горки! Всю дорогу Сергей говорил Кузьмину о какой–то перестройке, предлагал какие–то планы систематизации, и Кузьмин внимательно слушал его, бросал свои замечания, странное дело, совсем не заикаясь. Марина вдруг представила его на работе: требовательный, жесткий, пунктуальный. Та раскованность, что мелькнула в нем на минуту, исчезла, и он снова стал ее раздражать. По–французски читает, цирлих–манирлих. И вообще — завели разговор, кому это интересно.
— Эй, вы, донжуан, развлекали бы дам, — влезла она.
— Подожди, — деловито сказал Сергей.
— В–вам спеть или с–с–сплясать? — он снова начал заикаться.
Острит тоже. А глаза злые.
— Хорошо замужним женщинам, — не прекращала она, — их хоть до дому довезут.
— Н–не в–волнуйтесь, ч–черт подери…
Светка вдруг хихикнула — Марина как–то и забыла про нее. А зайцы, оказывается, не дремали. Рада, идиотка, отомстила.
— Встретимся девятого, — сказал Сергей, прощаясь. Марине он только кивнул еле–еле.
Кузьмин сел в машину и резко закинул руку ей на плечи, пытаясь придвинуться. Лицо у него было наглое. Она отодвинулась, и он упал на сиденье.
Достукалась.
Он все еще лежал лицом в сиденье и тихо всхлипывал. Она поняла, что он смеется, только тогда, когда он Расхохотался во все горло.
И снял своим смехом ее тревогу и раздражение. Пожалуй, он рад, что к ней, оказывается, не надо приставать и что он останется джентльменом, если просто довезет девушку до дома.
— Хороший вечерок, — сказал он сквозь смех. — Отличный.