Матросы
Шрифт:
Карпухин смотрит теперь на старпома новыми глазами, левая его рука, онемевшая на стекле стола, покрывается мельчайшими росинками пота.
— Спасибо, товарищ капитан второго ранга, — он по привычке пробует встать.
Его останавливает Заботин:
— За что же благодарить, товарищ Карпухин? Заслуживаешь. Знаю тебя хорошо, еще бы…
А сам облегченно думает: «Вот такие-то и не подведут. Шут с ними, с чистенькими, прозрачными, как дистиллированная вода из аптеки. Этот, если нужно, две — три вахты отстоит, товарищу поможет. А рисует как, бродяга! А какие сложные рулады могут исторгнуть из неодушевленного аккордеона вот эти куцые пальцы с твердыми, как ракушка, ногтями. Подумаешь,
Савелий Самсонович вынимает из непромокаемого кармашка партийный билет и принимается писать рекомендацию. Хочется написать более поэтично, а нельзя, рука сама собой выстраивает в строгий ряд проверенные формулы. Теперь ты принял личную ответственность за этого человека, в случае чего с тебя спросят. И в то же время новый твой товарищ по партии отвечает за тебя. Взаимная клятва верности, преданности и честности. Умножено великое побратимство. Искреннее, глубокое волнение овладевает сердцем Савелия Самсоновича, и его подрагивающие пальцы слишком долго запихивают партийный билет в клеенчатый карманчик у левой половины груди.
— Вот, дружище, — растроганно произносит Заботин, — когда будем прорываться к базе, учти: весь район — ты бессменный. Будешь старшим. Командир просил точнейшим образом обеспечить…
Карпухин кивает головой. Слов настоящих не подберешь, надежная рука подвинута к берету с опаленным ворсом.
На палубе ему попадается Василий, и Карпухин уводит его в прохладный затишек у банкета орудия — «сотки». Наконец-то изливает перед этим пареньком всю свою душу.
Заканчивает так:
— Вася, эх и командиры же у нас! Повезло нам! А парторг?.. Это не тот самый серый Латышев, а Доценко! Ну что тебе говорить про Доценко!..
XI
Каучуковые губы локатора плотно охватили лицо, присосались к щекам, подбородку, отрешили от всего остального мира. Существует только таинственно мерцающий экран и развертка, вращающаяся по кругу подобно стрелке секундомера.
Ступнин остался один на один с поразительной картиной, открывшейся глазам человечества всего два десятка лет назад. Радар! Без него теперь немыслимо существование, как и без компаса, без топлива или хлеба. Место, где установлен радар, всегда центральная точка, стержень своеобразной галактики. Все вокруг — спутники основной планеты, большие или малые, но только спутники. Расчеты ведутся от центра, главная точка — я, будь то корабль, самолет, командный пункт батареи или подвижных бронетанковых сил. На левой стороне экрана более светлыми тонами очерчены берега — отчетливо, будто на карте. Больше ничего. Кажется, крейсер вырвался из окружения, запутал след, и теперь нужно резко переменить курс — строго на норд, только на норд. И пересечь море.
Первый этап позади. Лишь в походе проверяется сработанность экипажей отдельных кораблей и слаженность флота. Больше того, взаимодействие с сушей. В походе, где все цепляется одно за другое, как нигде, сбивается спесь с кичливых индивидуалистов.
Что было перед этим, после десанта?
Кто-то предложил спустить на барказах двадцать процентов матросов, чудный же город! Увольнение на два часа. Крупная волна затрудняла посадку, а принимали и того хуже. Старпом бегал — «исцарапали краску». По не это главное. Трое старшин вернулись пьяные: братство народов, много вина, тостов, восточной экзальтации дружбы.
«Старшин наказать, разжаловать!» — решение, принятое командиром корабля не без борьбы с самим собой. А другие? Перечили? Только взглядами. Старшинский корпус выстроили на юте. Старпом зачитал приказ. Разжаловать! Ветер рвал снасти. Из окаменевшего строя вышли трое старшин. Трое их товарищей срезали им нашивки. Разойдись!..
Корабль отрывался от ловчего строя. «Папаганга» должна уйти, хитрить, обманывать, стать коварной и проклятой всеми, на то она и «Папаганга», а не «Истомин». Трое старшин стали матросами. Не время вникать в их психику. Железная необходимость, суровые, крайние меры. Пусть что угодно говорят о мягком, человечном Ступнине. Он не берет никогда человека на излом. Трое старшин могут стать его врагами, если они не умны и их плохо довели на своих оселках Воронец и Доценко. А подумают, поймут — их жалеет Ступнин, жалеет за то, что они напились перед самым ответственным рейсом.
Ступнин уходил от эскадры по правилам сложной игры. Остальные корабли далеко позади. Там ни одного огонька. Даже флагман не побалует сигналкой и не выложит меч, будто откованный из голубовато-дымчатой стали. Маскировка! Световая. Законная и приемлемая дань прошлому. Маскировка все же не обманет фантастические очи локаторов. На мачтах, когда-то опоре парусов, ловивших энергию ветра, поворачиваются сжатые желобками гигантские ладони, они ловят добычу, атомы импульсов, загадочные мозаичные камешки эфира. Из них складывается армия, доступная обычному глазу, картина боевой обстановки.
— Эн (весьма крупный начальник) запрашивает нас, где мы, — Джонни протягивает бланк, куда отличным завитковым почерком дежурного радиометриста вписан запрос из эфира.
— Да? — Ступнин улыбается уголками губ, подносит бланк к светлячку маскировочной лампочки, быстро гасит ее.
Дождевые потоки омывают толстое стекло мостика. На досках приборов ярко фосфоресцируют стрелки, цифры и риски делений. Лаврищев прекращает тихий разговор с Говорковым. В сумраке ночи их лица расплывчаты — белесые пятна. А все же заметно: старшие начальники ждут. Капитаны первого ранга, стажеры, покинули крейсер. Посредник, адмирал из Москвы, альпинист и лыжник, бесстрастно следит за поединком. Он давно научился скрывать свои чувства и никогда не забегать вперед.
Интересно, как поведет себя Ступнин после запроса Эн? И вовсе непонятно, почему Эн решил нарушить правила игры и снова возвращается к методу, осмеянному на совещании в бухте Приюта. Кошка должна сама бежать в пасть льву?
— Не отвечать никому! Выключить всю внешнюю связь! — приказывает Ступнин.
На приборной доске загорается еще одна красная точка, мигает, тревожит, словно глаз ожившего циклопа, — вступил в строй еще один котел.
— Полный вперед!
Трансляция омывает все закоулки с категорическим приказанием убрать от накаливающихся труб легковоспламеняющиеся предметы. Все сильнее вибрация. Все на местах! Долой экономические режимы, война так война! Мазута сколько угодно. Цистерны полностью залиты пресной водой для котлов. В глубине, за надежным щитом бронепалубы, работают как звери выносливые, низкорослые, свитые из тросовых мускулов машинисты — такие, как Карпухин.
Ступнин с удовольствием следит за приборами, выслушивает доклады служб; все идет отлично. Команда заранее предупреждена об ответственном рейсе и сплотилась плечом к плечу, умом к уму. Даже больной Шульц вскарабкался к своему месту. Что же, пусть — нельзя изгонять. Оторви его цепкие руки от привычной работы, и намертво падет старый водитель кораблей. Ему все ясно: Том Кинг сошел с арены, за него заканчивает раунд Юность. Но Юность смеется над теми, кто бережет свои силы. Пусть Юность не смеется над старшим штурманом Шульцем.