Мечта о любви
Шрифт:
— Расскажи еще. Я люблю историю.
— Ну, геологи утверждают, что Санибел образовался в виде песчаных наносов у юной оконечности Каптивы примерно за три тысячи лет до нашей эры. Индейские курганы, найденные возле Вулферта, датируются от 500 года до нашей эры. А с помощью радиоуглеродного анализа остатки индейской цивилизации датированы 1200 годом нашей эры. Возможно, это были предки тех самых индейцев калюза.
— Джессамин сказала мне, что Санибел — то есть Санта-Изабель — получил свое название в честь королевы Изабеллы.
Дэн отрицательно покачал головой.
— Элли Дормер, одна из самых
— Я согласна с этой версией, — торжественно кивнула Эшли.
Дальше они ехали в дружелюбном молчании, любуясь видами по обе стороны дороги. Вскоре они выехали из лесной зоны и покатились по мосту.
— Блинд-Пасс-Бридж, — прокомментировал Дэн. — Вот мы и на Каптиве!
Внизу был виден пляж, где наслаждались прекрасной погодой толпы отдыхающих. Здесь же расположилось множество киосков, торговавших прохладительными напитками, пиццей, хот-догами и прочей снедью.
— На первый взгляд все очень мило, — заметила Эшли.
— Только слишком людно! — добавил Дэн с лукавой улыбкой.
Она ничего не ответила, сделав вид, что наслаждается свежим смолистым ароматом нагретых на солнце сосен. Дорога стала довольно ухабистой, малолитражка обогнала огромный ярко-желтый бульдозер, карабкавшийся на отвалы черной земли сбоку от шоссе. Небольшие указатели по обе стороны дороги обозначали повороты к частным владениям, скрытым где-то в глубине леса. Дорога снова пошла вдоль побережья, и лес по обочинам заметно поредел. В конце концов от него остался лишь ряд высоких австралийских сосен, плавно изогнувших свои стволы в сторону прибоя, сверкавшего на солнце всеми цветами радуги. Далеко впереди была видна четкая линия горизонта, а над ней простиралась небесная лазурь.
Эшли смотрела на море и не могла оторваться, а машина тем временем оказалась в центре очаровательного поселка с разноцветными уютными домиками. В небольших магазинах толклись покупатели, а по дорожкам катились велосипедисты.
Дэн затормозил возле старинных торговых рядов, сложенных из темного от времени кирпича и обнесенных широкой крытой террасой, заплетенной диким виноградом. В дальнем ее конце стояли столы и кресла и виднелась вывеска: «Кафе «Каптива»«.
Дэн распахнул дверцу и помог Эшли выйти из машины, пояснив с гордой улыбкой:
— Это самое лучшее кафе на острове! — Его лукавый взгляд прошелся по изящной фигурке Эшли, и он добавил: — Я собираюсь как следует угостить тебя, так что берегись!
— Превосходная мысль! — с энтузиазмом воскликнула она.
Поднимаясь вверх по ступенькам, он галантно поддержал ее под локоть, отчего у Эшли по всему телу прошла волна нервной дрожи. Она еще крепче стиснула в кулаке юнонию.
Они устроились в углу, под старой виноградной лозой, ронявшей на землю ржавые широкие листья. Рядом росли роскошные сабельные пальмы и бугенвиллеи, покрытые алыми и пурпурными цветами. Сонный небритый официант принес для Эшли бокал белого вина и домашний сандвич, а для Дэна — пиво и мясное жаркое.
За столом повисло молчание, и в душе у Эшли снова проснулась тревога. Стоило, как сумасшедшей мчаться сегодня в центр, чтобы поставить Дэна в известность о принятом решении, а вместо этого мотаться с ним по всему острову! Почему? Почему она до сих пор молчит? Значит ли это, что Эшли вообще передумала уезжать — или она просто не хочет нарушать очарование этого дня с его неожиданной любовной интерлюдией? И она постаралась уверить себя, что неверно ни то ни другое. Она просто поджидает подходящего момента. И Эшли продолжала молчать, исподтишка наблюдая за Дэном.
Он сделал большой глоток пива и откинулся на спинку кресла, довольный и спокойный. С его лица не сходила добродушная улыбка.
Вот сейчас. Сейчас самый подходящий момент. Вперед. И в тот же миг, словно по команде, неистовый рев и грохот разрушили безмятежную тишину этого дня. Она так и подскочила на месте. По другую сторону дороги, где зияла обширная вырубка, огромный желтый бульдозер с оглушительной яростью вгрызался в землю, чтобы выровнять площадку.
Дэн сурово сверкнул глазами, от былого добродушия не осталось и следа.
— Вот он, тут как тут! — Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть шум. — И все во имя прогресса! Если позволить строителям делать по-своему, тут все покроют стеклом и бетоном. Не останется ни клочка нормальной почвы, а тем, кому это не нравится, останется попросту утопиться!
Эшли кивнула, все еще не придя в себя от неожиданности и пугливо вздрагивая от скрежета и лязга. Даже если бы она захотела что-то сказать, Дэн не услышал бы ни слова. Что это — знамение? Может, ей вообще не следовало прощаться с Дэном лично? Лучше послать письмо или открытку. Но тогда это будет слишком похоже на бегство.
Они ели и пили, улыбаясь друг другу одними глазами. Эшли не спеша прикончила свой сандвич из пышного черного хлеба с мягким сыром, ананасами, помидорами и огурцами. Тем временем Дэн расправился со своей порцией жареной свинины, а рабочие наконец сделали перерыв. Бульдозер заглох, и теперь можно было говорить. Стало так тихо, что у Эшли зазвенело в ушах. Она глубоко вздохнула и без предисловий выдала:
— Дэн, я уезжаю с Санибел.
Наверное, он не показался бы более потрясенным, если бы она сказала, что нынче вечером их остров уйдет под воду. Прошло какое-то время, прежде чем Дэн стряхнул с себя оцепенение, поднес к губам запотевшую банку с пивом и надолго припал к ней — будто старался выиграть время, чтобы найти подходящий ответ. Наконец он медленно поставил банку на место. Его лоб прорезала мрачная глубокая морщина. Дэн обеими руками взъерошил волосы, оперся локтями на стол и положил подбородок на сплетенные пальцы.
— Это самая плохая новость за сегодняшний день.
В его глазах читалась такая обида и разочарование, что у Эшли все перевернулось в груди. Она выпрямилась, расправила плечи и постаралась как можно тверже ответить на его взгляд. Она выдавила из себя ненавистные, но правильные слова:
— Это единственное, что мне остается.
— Почему? Почему ты собралась уезжать, когда здесь тебе так хорошо?
Эшли так неистово тряхнула головой, что золотистые волосы каскадом обрушились на лицо, скрывая тонкие черты, искаженные душевной мукой.