Мечта о любви
Шрифт:
Пока длилось это мрачное молчание, ей захотелось получше разглядеть профиль Дэна, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь. Густые, спутанные от ветра, выгоревшие на солнце волосы светлой гривой обрамляли сосредоточенно нахмуренный высокий лоб. Прямой нос и упрямо выпяченный широкий подбородок. Полные чувственные губы, умевшие быть такими податливыми и ласковыми, сейчас сурово сжались в узкую прямую линию. Еще немного — и она уедет и не увидит его больше никогда. От этой мысли сердце заныло в груди. Неловкими пальцами Эшли заново затянула розовый шарф, удерживавший волосы на затылке, и заставила себя отвлечься на мелькавшие за окном забавные лавочки
Дэн сбросил скорость и повернул на Храмовую улицу. Проезжая мимо выкрашенного белой краской деревянного дома по правую руку, он буркнул:
— Городская библиотека.
Внезапно машина круто свернула на следующем перекрестке и затормозила перед изящной белой часовней, на которую бросала свою кружевную тень высокая австралийская сосна. Над фасадом вились изящные сине-белые буквы: «Церковь у моря. Открыта в любое время для всех верующих». Дэн выбрался наружу, обошел машину, распахнул дверцу и протянул руку, предлагая Эшли тоже выйти. По ее руке пробежала легкая волна жара, как будто его прикосновение было более горячим, чем солнечные лучи, обжигавшие затылок и плечи.
— Мы собираемся молиться? — Эшли не знала, что и подумать.
— Нет! — рассмеялся Дэн. — Но если хочешь — можно сюда заглянуть. Говорят, там очень красиво.
В ответ на улыбку и покорный кивок он взял Эшли под руку и повел к крыльцу.
Стоило ей оказаться в этом прохладном сумрачном пространстве, как на нее снизошло удивительное умиротворение. Эшли уже забыла, когда в последний раз ей было так спокойно на душе. Она не спеша разглядывала бледно-голубые стены, стрельчатые окна с прочными жалюзи, отсекавшими шум и духоту солнечного дня, ряды деревянных скамеек с сиденьями с голубой обивкой. В дальнем конце зала возвышалась массивная кафедра из темного дерева, такой же старинный орган и алтарь. На алтаре мягко светился полированный золотой крест, потиры и подсвечники. Откуда-то налетел мягкий ветерок и коснулся волос Эшли. Она запрокинула голову к куполу: там мерно вращались лопасти двух больших вентиляторов, а светильники под зелеными абажурами давали приглушенный загадочный свет.
Плененная простотой и изяществом обстановки, убаюканная безмятежным покоем этого святого места, Эшли зажмурилась и вознесла к небу молчаливую молитву. Почувствовала, что рядом стоит Дэн, открыла глаза и посмотрела на него. Он следил за ней с трогательным сочувствием и нежностью, но это выражение исчезло так стремительно, что Эшли даже не могла сказать с уверенностью: может, ей почудилось?
Дэн положил руку ей на плечи и легонько прижал к себе.
— Мир! — мягко промолвил он.
Ее глаза заволокло туманом. Каким-то непостижимым чутьем он сумел уловить снедавшее ее душевное беспокойство и нашел единственно верный способ дать ей понять, что понимает ее и всегда готов прийти на помощь. Вместе они покинули церковь и вернулись в жаркий весенний день.
Низкий, проникновенный голос Дэна зазвучал с необычной торжественностью:
— Я частенько думаю, что старина Вильям Водсворт был прав. Нас на Земле стало слишком много. Наверное, это и заставляет меня так любить свое дело — хотя многим оно кажется недостойным занятием для взрослого мужчины. — Он криво улыбнулся и продолжил: — Если человеку повезет очутиться в таком вот удаленном от мира месте, где можно позабыть о ежедневной суете и подумать о главном, при желании он может переродиться. — Дэн махнул рукой в сторону освещенного солнцем пространства за низкой каменной оградой. —
Эшли закусила губу, но позволила ввести себя внутрь. Они побрели по песчаной дорожке, стараясь разобрать старинные полустертые надписи на потрескавшихся от времени замшелых могильных камнях.
Дэн задержался перед необычно маленьким памятником.
— Вот послушай: «Джон А. Брайант, родился 31 июня 1905 года, умер 21 марта 1910 года. Господь избрал его и взял к себе на небеса». — Дэн грустно покачал головой. — Да, в начале века люди определенно не страдали долголетием!
Что-то словно взорвалось у Эшли в мозгу. Испуганная, сердитая, она обернулась и вперила в него разъяренный взгляд:
— Ты говоришь, как будто у тебя нет сердца и тебе ничуть не жаль этих несчастных!
Дэн только удивленно приподнял брови в ответ на ее выпад и возразил:
— Ты ошибаешься, Эшли. Я говорю как реалист. — Он окинул взглядом ряды могил и беспомощно развел руками. — На этом пятачке покоится множество детей и даже крошечных младенцев. И все, что я хотел сказать — мне чертовски жаль, что их жизнь оборвалась.
— Хватит! — закричала Эшли, до боли зажимая ладонями уши. — Хватит болтать ерунду! Я терпеть не могу кладбища! Зачем ты вообще меня сюда затащил?
И в ту же секунду она подумала: «Это нечестно. Мне следовало с самого начала рассказать Дэну о том, что мой муж погиб в авиакатастрофе!» Но ей казалось, что если она отважится заговорить с кем-то о своем муже, то окончательно утратит рассудок от раскаяния и боли.
Он протянул руку и погладил ее по щеке. Его голос был полон терпения.
— Мне показалось, что прогулка по спокойному, уединенному месту пойдет тебе на пользу… что тебе понравится разбирать надписи на памятниках…
Окончание фразы потонуло в оглушительном реве и стрекоте. Над их головами пролетел вертолет.
Эшли резко отвернулась и бегом понеслась по песчаным дорожкам, мимо виноградных лоз, пальм, кактусов — туда, где они оставили машину. Несмотря на то, что она ни на секунду не отнимала руки от ушей, ее голова раскалывалась от гула и грохота, воя сирен и отчаянных людских голосов, моливших о помощи и умолкавших один задругам, поглощенных темной ледяной пучиной. Как только она осознала, что осталась жива, на нее навалилось чувство вины. Она считала себя виноватой в том, что не спасла Уэрнера. И в том, что катастрофа унесла так много человеческих жизней — тогда как она осталась жива.
Дэн мчался за ней. Стрекот вертолета мало-помалу затих вдали, и он нашел Эшли в своей машине. Она сжалась в комок, пряча лицо в коленях и все еще зажимая ладонями уши. Дэн протянул руку и робко погладил ее по голове. Все ее изящное, легкое тело передернулось от сильнейшей судороги. Дэн тронул ее шею под воротником. Кожа была холодной и липкой, и это встревожило его не на шутку.
— Эшли, тебе плохо?
Не дождавшись ответа, он в тревоге вскричал:
— Ох, Эшли, ради Бога, не молчи! — Не раздумывая больше, Дэн распахнул дверцу машины, сгреб Эшли в охапку и прижал к себе. И в тот же миг сам содрогнулся от испуга. Она показалась ему совсем холодной и дрожала, как больная собака. Не отпуская ее от себя, он опустился на сиденье и устроил Эшли у себя на коленях. Обмирая от страха, Дэн постарался заглянуть ей в лицо. Она так зажмурилась, что длинные загнутые ресницы касались бледных щек, и оставалась совершенно неподвижной.