Мегрэ в кабаре «Пикрат»
Шрифт:
— Не стоит. Продолжайте.
Наконец Розали разговорилась. Она сновала по наполненной вкусными ароматами кухне; ловко расставляла по местам утварь, заглядывала в кастрюли и время от времени смотрела на часы.
— Антуанетта на него клюнула и просто шалела. Мари тоже.
— Вы говорите о горничной и о вашей помощнице?
— Да и другие девушки, которые работали раньше. В этом доме слуги часто менялись. Было непонятно, кто хозяин: старик или графиня. Старик был хорошим господином, а вот мадам просто невозможно было угодить. Так вот, Оскар не приставал к женщинам, как вы выразились. Он выбирал сам, и в первую же ночь шел к девушке в комнату, будто они уже обо всем договорились. Оскар был так в себе уверен, что устоять было трудно. Антуанетта все глаза себе выплакала.
— Почему?
— Она по-настоящему полюбила его и надеялась, что Оскар на ней женится. А он, когда добился своего, то и смотреть на нее перестал. А когда ему опять было надо кое-чего, то шел уже к следующей, как ни в чем не бывало. У него было женщин столько, сколько хотел. И не только служанки.
— Вы допускаете, что у него была связь с хозяйкой?
— Не прошло и двух дней после смерти графа.
— Откуда вы знаете?
— Я видела, как он утром выходил из ее спальни. Это одна из причин моего ухода с «Оазы». Когда слуги начинают спать в господских постелях — это конец всему!
— Оскар пробовал хозяйничать?
— Делал, что хотел. И прекрасно знал, что ему никто не может помешать.
— Вам не приходило в голову, что графа могли убить?
— Это не мое дело.
— Но ведь вы думали об этом?
— А полиция, что, не думала? Иначе для чего нас допрашивали?
— Это мог сделать Оскар?
— Я этого не утверждаю. Это могла сделать и графиня.
— Вы все время работали в Ницце?
— В Ницце и в Монте Карло. Я люблю южный климат и сюда приехала только из-за того, что моим новым хозяевам захотелось пожить в Париже.
— Вы никогда не слышали о графине, после того, как ушли из «Оазы»?
— Пару раз встречала ее на улице. Но у нас с ней разные дорожки.
— А там, на юге, не встречали больше Оскара?
— Нет, там — ни разу. Он, по-моему, сразу уехал.
— Но зато встретили его здесь, и недавно. Опишите его, пожалуйста.
— Сразу видно, что вы из полиции. Думаете, что когда сталкиваешься с кем-то на улице, запоминаешь, как он выглядит?
— Оскар постарел?
— Как все мы через пятнадцать лет.
— Ему сейчас около пятидесяти…
— Я старше его на десять лет. Еще немного поработаю и уеду в Кань. Я себе там купила маленький домик. Уеду и буду готовить только для себя. Крутые яйца и котлеты.
— Вы помните, как был одет Оскар?
— Здесь, в Париже?
— Да.
— Он был в темном, именно в чем-то темном, а не в черном. Теплое пальто. Перчатки. Я хорошо запомнила перчатки. Выглядел просто шикарно.
— А волосы?
— Зимой никто не ходит без шляпы.
— Виски седые?
— Вроде бы, но не это меня поразило.
— А что?
— Он потолстел. Всегда был широкоплечим, часто разгуливал голый до пояса, чтобы продемонстрировать женщинам свои мускулы. В одежде, дескать, их не видно. А в тот раз, на Клиши, если это был, конечно, Оскар, он стал просто, как бык. Шея толстая. И как будто еще меньше ростом.
— Вы ничего не знаете об Антуанетте?
— Она умерла. Вскоре после моего ухода от графини.
— От чего?
— Криминальный аборт. Так, по крайней мере, говорили.
— А Мари Пинако?
— Не знаю, что с ней сейчас, а когда я ее видела последний раз, она приставала к мужчинам на бульваре, в Ницце.
— Когда это было?
— Года два назад. Да и раньше она уже…
Кухарка вдруг спросила:
— А как убили графиню?
— Задушили.
Розали ничего не сказала, но Мегрэ понял: это похоже на Оскара.
— А другая женщина — кто? — теперь вопросы задавала она.
— Девушка из кабаре. Вы не могли ее знать: ей было всего двадцать лет.
— Благодарю за напоминание о моем возрасте.
— Я не это хотел сказать. Просто эта девушка родилась в Лизьё и у нас нет сведений о ее пребывании на юге Франции. Известно только, что когда-то она лечилась в Ла Бурбуль.
— Это недалеко от Мон-Доре?
— Да, в Оверни.
Розали посмотрела на Мегрэ с неожиданно появившейся решимостью во взгляде.
— Раз уже начала закладывать… — вздохнула она. — Оскар родом из Оверни. Не знаю точно, из какого города, но выговор у него был, как у уроженца тех мест. Когда я хотела его разозлить, то называла смолокуром. Он просто бледнел от злости! А теперь, будьте добры, уходите. Мои господа через полчаса будут садиться за стол и у меня больше нет времени на разговоры.
— Я, наверное, еще загляну к вам.
— Да, но с условием, что будете таким же обходительным, как сегодня. Как вас зовут?
— Мегрэ.
Комиссар увидел, как девочка вздрогнула, она наверняка читала газеты. А кухарка никогда не слышала о его существовании и принимала его за обычного полицейского.
— Вас просто запомнить, вы — такой солидный мужчина. Да, еще об Оскаре. Он не такой полный, как вы, но зато на целую голову ниже.
— Благодарю вас.
— Не за что. Но если вы его арестуете, я не хотела бы, чтобы меня вызывали в полицию. Хозяевам это не понравится. Да и в суде часто задают такие вопросы, чтобы выставить человека на посмешище. Мне один раз приходилось выступать свидетельницей, и я дала себе слово, что это было в первый и последний раз. Так что прошу на меня не рассчитывать, — и она спокойно закрыла дверь.
Мегрэ прошел два квартала, пока не нашел такси, на котором поехал домой обедать. На набережной Орфевр комиссар появился только полтретьего, когда снегопад прекратился, и улицы покрывал тонкий слой скользкого, как растопленный вазелин, льда.
Когда Мегрэ открыл дверь «уголка грешников», там было темно от дыма, а в пепельнице лежала целая гора окурков. На подносе комиссар увидел недоеденные бутерброды и пять пустых кружек.
— Выйди ко мне на минуту, — обратился Мегрэ к Торрансу.