Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
– Наверное.
«За свою машину она беспокоится, а не за меня».
– Здесь-то поспокойнее, чем в Гётеборге, – улыбнулся Герлоф, но улыбка тут же исчезла: вспомнил, что произошло утром. Уставился в пол и замолчал.
Воздух в доме постепенно прогревался. За окном уже опустилась ночь, время шло к девяти. Интересно, есть ли у него здесь постельное белье.
– Смерти я не боюсь, – вдруг произнес Герлоф. – Когда молодой был – да… столько лет на море, мели, мины, шторма… а теперь я уже слишком стар, меньше стал бояться… а когда Элла попала
Юлия молча кивнула. Ей не хотелось думать про смерть матери.
Йенс ушел из этого дома. Почему? Две причины – во-первых, Герлофа не было дома, он чинил сети на берегу. Во-вторых, его бабушка Элла уснула сразу после полудня. В то лето она жаловалась на постоянную усталость, и ее хозяйственную неугомонность как ветром сдуло. Все это казалось совершенно необъяснимым, пока врачи не поставили диагноз. Диабет.
Йенс исчез, а его бабушка прожила еще несколько лет после этого. Растаяла постепенно, измученная горем и сознанием своей вины: как она могла уснуть в тот день?
– Когда стареешь, смерть напрашивается в друзья, – сказал Герлоф. – Или в знакомые. Хочу, чтобы ты знала… с этим я справлюсь. Я имею в виду Эрнста.
– Надеюсь.
Ей даже не приходило в голову подумать – Герлоф же потерял едва ли не самого близкого человека! Каково ему сейчас?
– Жизнь продолжается. – Герлоф отхлебнул чай.
– Так или иначе.
Они помолчали.
– Ты настаиваешь, чтобы я задавала вопросы?
– Конечно. Спрашивай.
– О чем?
– Ну… Вот, например, хочешь знать, как называлась эта круглая штука, которую кто-то столкнул с обрыва?
Юлия смотрела на него непонимающе.
– Ты видела… почти бесформенный камень. Полицейские из Боргхольма наверняка тебя спрашивали. Или Леннарт.
– Нет. – Она задумалась. – Думаю, они его даже не видели. Они смотрели только на эту часовню… да и я о нем не подумала. А что случилось с этим камнем?
– Хотел бы я знать. Меня название его смущает.
– И как же он называется?
– Эрнсту эта работа почему-то не нравилась. То ли у него трещина пошла не там, то ли камень крошковатый… не знаю. И он окрестил его «Камень Канта». Или еще проще – «Нильс Кант».
Снова наступило молчание.
Герлоф смотрел на Юлию, явно ожидая реакции, но она не знала, на что реагировать.
– Нильс Кант, – механически повторил она. – Ну и что?
– А ты никогда не слышала это имя? Никто тебе о нем в детстве не говорил?
– Насколько я помню, нет. Но имя звучит знакомо.
– Семейство Кантов жило здесь, в Стенвике. Нильс, сын их… как говорят, в семье не без урода. Но когда ты родилась после войны, его уже здесь не было.
– Вот как.
– Уехал.
– И чем он был так плох, этот Кант? Убил кого-нибудь?
Эланд, май 1945 года
Нильс Кант так и стоял с поднятым ружьем и пальцем на спусковом крючке. В альваре все
Солдаты поднялись, как по команде. Видно, что они совершенно обессилели, вставать им трудно, они опираются руками о траву, – и тут же, едва встав на ноги, поднимают руки вверх. Нильс держит их на прицеле.
– Что вы здесь делаете?
Солдаты молча таращатся на него с поднятыми руками.
Первый отступил на шаг, наткнулся на заднего и остановился. Он заметно моложе, хотя возраст определить трудно – настолько грязные и изможденные у них лица, изорванная форма, недельная щетина на щеках. Белки глаз в красных прожилках… если судить по глазам, им лет по сто, не меньше.
– Откуда вы?
Молчат.
Нильс на секунду отрывает взгляд от мушки. Никаких вещей у них, похоже, нет. Серо-зеленая солдатская форма, засаленные колени на брюках, махры на швах. У одного на колене поверх брюк грязная повязка.
Конечно, у Нильса ружье, но он все равно не может унять волнение. Надо дышать носом, и медленно, иначе прицел пляшет. Надо собраться с мыслями, голова словно стянута железным обручем.
– Nicht schiessen, – повторяет солдат.
Нильс не понимает, что тот хочет сказать, но это, похоже, тот самый язык, на котором Адольф Гитлер произносил свои речи. Они немцы. И как они сюда попали? Война же кончилась.
Наверное, морем. Приплыли на корабле. Море-то одно и то же. Балтийское.
– Вы… последуете… за… мной.
Он старается говорить медленно и раздельно, чтобы они поняли. У него в руках ружье, значит, он главный.
– Поняли, что я сказал?
Он повторяет вопрос несколько раз. Ему нравится произносить эти слова – резко, уверенно, даже если они не понимают ни бельмеса. Его это успокаивает, и даже голова стала лучше соображать. Приведет их в Стенвик, сразу станет героем. Неважно, что думают другие, – мать будет им гордиться.
Тот, что стоял поближе, быстро закивал головой и медленно опустил руки.
– Wir wollen nach England fahren, – сказал он робко. – Wir wollen in die Freiheit. [6]
Единственное понятное слово – England. По-шведски тоже так звучит. Но он совершенно уверен – никакие они не англичане. Голову даст на отсечение – немцы.
Задний тоже опустил руки и потянулся к карману.
– Нет! – завопил Нильс так, что отдалось болью в голове.
Но солдат уже сунул руку в карман.
– Руки вверх… – крикнул Нильс.
Приклад бьет его в плечо. Грохот такой, что, наверное, на материке слышно.
6
Мы хотим добраться до Англии. Мы хотим свободы (нем.).