Мертвец
Шрифт:
Ну как, как, — как водится, значит. Могила, скромная процессия, аккуратность, элегия из магнитофона.
На кладбище же нельзя собак хоронить, там же только люди...
Я даже оторопел немного.
Люди... Собаки — они же тоже как люди, — изрёк Сенька, — только говорить не умеют. К тому же это... собака — друг человека, это всем известно.
Я громко постучал себя по голове.
Сеня, ты со своим метеоритом вообще... Кто тебе разрешит на кладбище собаку хоронить?
Мне, конечно, не разрешат, — Сенька ухмыльнулся, — а Шахову разрешат,
Мне нечего было сказать, я промолчал. Мэр города с моим братцем собираются похоронить на кладбище складчатую синюю седую собаку. Без комментариев.
На физиономии Сеньки сияло торжествующее выражение.
А чего он в «Ритуал» не обратится? — я попытался это бодрое настроение испортить.
Лицо брата переплавилось из торжествующего в презрительное.
«Ритуал»! — хмыкнул он. — Лошконавты, а не «Ритуал»! Да они покойников на грузовике возят!
А ты что, катафалк, что ли, организуешь?
Сенька загадочно промолчал, потом сказал:
Матуха на измене, сам видишь. У нас уже одна просрочка по кредиту была! Еле отбрыкались тогда.
А при чём здесь кредит? — не понял я.
При чём кредит? — Сенька округлил глаза. — Ты всё-таки притворяешься или на самом деле такой барановидный?
Ну притворяюсь. И что?
Сенька стал рассказывать:
Батон влетел в неприятности. Во-первых, там люди пострадали, а за это по макушке не погладят, это ясно. Папашу могут вполне под суд отдать — а это расходы. А во-вторых, там ещё трансформатор сгорел. Сам понимаешь, это ещё большие расходы. И вычитать будут из его зарплаты. Да батон вообще может загреметь! Вот мать и бесится. И денег нет, и папашу посадят. Втыкаешься?
Я втыкался.
Про Ерёминых слыхал?
Я слыхал. У нас все про них слыхали. Ерёмины взяли кредит. У нас полгорода уже взяло, модно это. Эти дураки тоже взяли, купили тачку. Ездили везде с довольными рожами. Потом пьяный Ерёмин-старший упал в канаву вместе с тачкой, сломал руку. Как-то нехорошо сломал, и нехорошо срослось. А работал он на лесопилке. А кому на лесопилке нужен криворукий? Кредит Ерёмины не отдали. Банк один раз людей прислал, другой раз прислал, потом вдруг у Ерёминых дом сгорел. Короткое замыкание вроде как. Короче, продали Ерёмины всё, что могли, в долги влезли, кредит вроде как отдали. Сейчас живут почти в землянке в Нельше.
И без машины даже.
Кредит они брали в том же банке, что и мы.
Вижу по роже, что въезжаешь, — хмыкнул Сенька. — Как ни крути, а на трудовые подвиги тебе придётся вписываться.
А тебе?
А я и так вписан. — Сенька потряс картой. — Только я по-умному, а ты тупорыльно. Ты за сто баксов будешь два месяца лианы рубить, а я за один день столько нашинкую.
Тошно жить. Сенька правду сказал — я за такие деньги на самом деле буду два месяца пыхтеть. Обидно.
Ты сам виноват, — сказал Сенька. — В жизни надо заниматься только своим делом. Иметь свою ось. Стержень. Всегда! И рано или поздно это принесёт свои плоды.
Сенька аж распух от гордости. Тоже мне, стержневик.
Вот
Я думал, что сейчас скажет, что я должен брать с него пример, но он не сказал.
А ты, я вижу, уже нашёл свою ось, — усмехнулся я. — Будешь, значит, собак всю жизнь хоронить?
Ладно, ты не раздувайся. — Сенька свернул карту, спрятал её за пазуху. — Поможешь мне с Диогеном, а я тебе половину бакселей подгоню. По-братски. Мамке скажешь, что на подсеке загибаешься, а сам можешь со своей Родионихой...
Молчи, придурок, в лоб дам, — предупредил я.
Ну-ну, не очень ты... Я тебе помочь хочу, а ты сразу бычишь...
На крыльцо выполз большой красный муравей, Сенька ловко в него плюнул и принялся наблюдать, как муравей пытается выбраться из вязкого пузыря. Надо будет переписать про Сеньку, я там про него очень мягко насочинял. Теперь напишу, что он настоящий мурод. Всё исправлю на фиг.
Есть ещё вариант. — Сенька смилостивился, выручил муравья соломинкой и отправил насекомое в одуванчики. — Есть ещё один вариант.
Какой?
Ну как какой? Ты же с этим теперь корешишься, как его там... Денис?
Откуда эта сволочь знает?
Так вот, насколько я знаю, этот Денис, он это... чувачок с деньгами. Ну так и лизни поглубже...
Тут я уж не удержался, в лоб ему треснул. А этот любитель дохлятины увернулся и как в сплетение мне засветит! Я язык чуть не откусил.
Сенька в стойку ещё встал, левый кулак выставил, правый поднял к челюсти, зенки свои задрал, Майк Тайсон.
Не, я, конечно, с ним бы разобрался, я сильнее и тяжелее, но мне с мелким драться стыдно, никакой доблести нет. Если победишь — поколотил сопляка, если проиграешь — ещё позорнее...
Давай-давай, — подмигнул мне Сенька. — Иди, чемпион, я куплю тебе пластырь от мозолей...
Дубло ты, — сказал я. — Ничего не понимаешь. И я пошёл. В сторону краеведческого музея.
И через две минуты меня догнала мать.
Ты подумал? — спросила она.
Глава б
Собака Секацкого
Метров за сто от столовки я остановился. Потому что увидел его. Увидел и сразу понял, как его на самом деле зовут. Совсем не Денис. Его зовут Упырь. Издали он очень похож на упыря. Особенно когда ест. Зубки вываливаются, а верхняя челюсть такая, будто кастетом в неё вставили. И ещё я понял.
Что мне от него не отвязаться. Никак. Что если я сейчас его пошлю подальше, то мне этого не простят.
Мать станет ходить с хромым лицом. Разговаривать со мной не будет, будет рыкать и фыркать. И очень скоро я начну чувствовать, что во всех бедах нашей семьи виноват я.
Во всех бедах. Это я послал Котлова на опору, это я высвистал ветер, это из-за меня Котлов поломался. Это я взял тупой кредит на постройку дома... И вообще.
И так далее. Я буду виноват. Она со мной почти до вокзала шагала. И всё говорила, что я должен помочь. Должен помочь, должен помочь, должен помочь, у нас проблемы, у нас проблемы...