Мертвые не разговаривают

Субботин Максим Владимирович

— У нас осталось всего несколько книг, — сказал староста. — Когда город умирал, никто не думал о книгах. А потом долгое время использовали бумагу не совсем по назначению… Мы потеряли почти все.

— А как же служба? Вы сказали, что проводите их.

— Больше от души, — улыбнулся отец Всеволод. — Мы обращаемся к Господу теми словами, которые звучат в наших сердцах. Конечно, кое–какие молитвы дошли и до нас. Но, к сожалению, очень немногие.

— Понятно, — Андрей запрокинул голову.

— Простите, что разочаровываем вас.

— Надо что-то

придумать, — ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Андрей. Он чувствовал: стоит только ненадолго прикрыть глаза, и сознание тут же начинает погружаться в вязкую дремоту. — А если я найду нужные молитвы, как думаете, это поможет?

— Я не могу обещать. Простите. Просто не знаю.

— Хватит просить прощения, — резко бросил Андрей и осекся. Нервы, нервы… надо успокоиться. У него еще есть время. День–два, но есть. Вот только что можно за них успеть?

Он не сразу понял, что его беспокоит. Навязчивый зуд, пробегающий по телу. Телефон?!

Резким движением перебросил надоевший меч в левую руку, вырвал вибрирующую трубку из кармана, с удивлением уставился на экран дисплея. Вызов шел с его собственного номера.

— Что-то случилось? — спросил Степан Михайлович.

Андрей перевел на него взгляд, потом снова уставился на экран мобильника. Нажал кнопку ответа, поднес аппарат к уху.

— Да…

Сначала ему показалось, что в трубке царит мертвая тишина, но потом разобрал неясные шорохи. Помехи?

— Але…

Ответа не было, и, тем не менее, вызов продолжался.

Нет, все же вряд ли помехи. Скорее – ветер.

Он прервал вызов.

— Кто звонил? — спросил староста.

— Не знаю. Не ответили, — Андрей ухмыльнулся. — Да и могли ли? Вроде как я сам себе звонил.

— Такое возможно?

— Думал, что нет. У вас, поди, и вышек здесь нет.

— Только вышки высоковольтной линии. Да и те давно мертвые.

С улицы донесся пронзительный вопль.

— Стой здесь! — выкрикнул староста, обращаясь к Андрею, и бросился прочь из храма. За ним метнулись мужики. Только сейчас Андрей заметил, что одного из них не хватает.

Крик повторился. Не бессвязный звук – совершенно определенное слово: падальщики.

Андрей сунул телефон обратно в карман, с недоверием покрутил в руке меч. Глупо лезть в драку, не умея пользоваться этой железякой, но еще глупее оставаться в четырех стенах, не имея представления о том, что творится снаружи. В конце концов, он не беззащитный мальчишка, который не в состоянии постоять за себя.

Он ненамного отстал от своих провожатых. Выскочив на улицу, осмотрелся. Ударившее в глаза солнце сильно мешало, но не настолько, чтобы не рассмотреть близкую схватку.

Напавших было трое. Коротко стриженные, жилистые, в кожаных жилетах, подбитых мехом, и плотных штанах. Двигались они куда проворнее старосты и его мужиков. Вооруженные длинными цепями, увенчанными острыми крючьями, они вдвоем умудрялись не только удерживать на расстоянии пятерых противников (включая отца Всеволода), но и не давать им обойти себя сбоку. Еще один

падальщик пытался уйти в сторону леса. За собой он тащил мужика, по всей видимости оставленного старостой следить за подходами к храму. Ногу несчастного плотно обвивала цепь, крючья которой, похоже, глубоко вонзились в плоть.

Вся картина отпечаталась в сознании Андрея за какую-нибудь секунду. Он начал огибать дерущихся, намереваясь броситься на перехват удирающего с добычей падальщика, когда двое мужиков, будто по команде, вывалились из схватки и, побросав мечи, схватились за луки. Никто ничего не кричал, не предлагал сдаться. Пара стрел взрезала воздух почти одновременно. Но за неуловимое мгновение до этого падальщики бросились в стороны. Их реакция поражала. Андрей представлял их загнанными в норы отшельниками, выродившимися ублюдками, но никак не ловкими бойцами, способными уворачиваться от стрел. Впрочем, скорее не уворачиваться, а предугадывать действия противника, так как избежать оперенных снарядов им все же не удалось.

Первый падальщик покатился кубарем, успев сделать всего пару шагов. Древко стрелы воткнулось ему в правое плечо. Он выпустил сжимаемую в руке цепь, ухнул в траву, но почти тут же вскочил метрах в трех от места падения, снова побежал. Второму стрела вонзилась в бедро. Возможно, не очень глубоко, так как человек продолжал бежать еще с десяток метров, но все же оступился, вскрикнул, когда раненая нога подогнулась. Он рухнул в траву, а подняться уже не смог.

Произошедшее Андрей видел лишь краем глаза. Он не понимал, почему деревенские мужики не расстреляли гадов, не вступая с ними в прямое противоборство. Но пока это не так важно. Все его внимание сосредоточилось на последнем падальщике. Голосящий мужик, которого тот тянул на цепи, сильно затруднял бег, отчего догнать охотника за человечиной не составило большого труда.

Андрей чувствовал себя до невозможности глупо. Он – в строгом, пусть и порядком помятом, костюме, с несбалансированной железякой, называемой мечом, в руке. И противник – в одежде, больше подошедшей бы викингу, с тонкой длинной цепью, обмотанной вокруг ноги деревенского мужика.

Падальщик, понимая, что его нагоняют, остановился, встряхнул цепью так, что та вмиг слетела с ноги жертвы.

Андрей, тяжело дыша, замер в нескольких шагах от любителя человечины.

Догнать догнал, что теперь?

На лице падальщика появилась надменная усмешка. Его левая рука скользнула к поясу, откуда в ладонь перекочевало широкое лезвие.

Метательный нож?

— Откуда ты взялся? — его голос дребезжал, точно телега на кочках. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, но кожа на лице растрескалась, воспалилась. В уголках губ застыли крупные болячки.

Андрей молчал, посматривая то на падальщика, то на раненого мужика. Тот, судя по всему, вот–вот готов потерять сознание.

— Ты не местный. Не наш… – его глаза вспыхнули, губы расплылись в жестоком оскале, обнажив подпиленные зубы и ярко–красные болезненные десны.