Мертвый час
Шрифт:
– Тьфу, дурак.
– Да и болтлив я апосля третьей рюмки, потому лишнего стараюсь не знать.
Крутилин рывком вскочил, подбежал к несгораемому шкафу, открыл ключиком замок и вытащил недопитый полуштоф. Вылив остатки чая из своего стакана на пол, Иван Дмитриевич наполнил его до краев водкой и протянул дворнику:
– Пей.
– Благодарствую. Токма в одиночку не положено. Уважьте, вашеродь!
– Я тебя щас в Литовский замок уважу. А ну пей!
Тимофей крякнул и медленно, не поморщившись, выкушал стакан. Занюхав рукавом,
– Справочку тока для супруги выдайте, ведь не поверит, что в полиции напоили.
Крутилин начал закипать:
– А кто сказал, что домой отсюда пойдешь?
– Ежели так, наливай еще. – И Саночкин сунул Крутилину стакан.
Иван Дмитриевич в сердцах замахнулся на него, но сдержал себя, не ударил. Чтобы успокоиться, отошел к столу, вынул из коробки папироску, продул и закурил, наблюдая, как дворник доходит до нужной кондиции – члены Саночкина постепенно расслаблялись, щеки и нос порозовели, глаза затуманивались.
Каким бы вопросом огорошить?
Сделав по кабинету круг, Крутилин внезапно остановился около Саночкина:
– Где револьвер взял?
Саночкин испуганно заморгал:
– К-кто?
– Ты!
Саночкин икнул:
– Нигде.
– А Дорофей?
– Об ентом без понятия.
– Дорофей актрису застрелил?
– Че? Ее заст-стрелили?
После десятка вопросов Иван Дмитриевич от злости бросил папиросу на пол и раздавил сапогом. Первый из подозреваемых, увы, невиновен. Оставалось еще двое: Дорофей и Маланья. Если и они ни при чем, дело Красовской превратится в сущий кошмар. Месяц за месяцем Крутилина будут шпынять, тыкать носом, могут и очередной чин, что вот-вот ожидался, не присвоить.
Рука потянулась к сонетке, но Иван Дмитриевич вовремя вспомнил о бутылке. Схватив ее со стола, запер обратно в шкаф.
– Ахтрису точно убили? – спросил вдруг Саночкин.
– Да, в твоем флигеле. И мне надо выяснить кто.
– Слухай сюда, начальник, – подозвал Крутилина дворник. – Это не Дорофей. Мухи не обидит, такой вот человек.
– А кто?
– Кабы Маланька с Африкашкой путалась, я бы не сомневался. Африкашка – душегуб, каких свет не видывал.
– Что за Африкашка?
– Как же! Известная личность.
– Адрес! Адрес!
– Ныне и во веки веков – Сибирь. Уже три года там. Алку Стогову утюгом огорошил.
Крутилин дернул сонетку так, что лишь чудом не вырвал.
– Как проспится, отправьте домой, – велел он удивленным агентам.
– Вроде трезвым был, – сказал один из них другому.
Иван Дмитриевич отвернулся, сделав вид, что не слышит.
– Сам-то сможешь идти? – спросил дворника второй агент. – Где ты так надрался?
– Тсс… – Саночкин приложил палец к губам. – Хороший, братцы, у вас начальник.
– Миллион двести тысяч раз говорил: не нужен адвокат, – заявил Урушадзе, угрожающе жестикулируя перед самым носом Тарусова. – Сеньке с «грязной» половины нужен. Семеро детей,
– Ваше сиятельство, прокурор обвиняет вас в разбое по статье 1634 «Уложения о наказаниях исправительных и уголовных», то есть в похищении чужого имущества, учиненное с оружием, которое сопровождалось покушением на убийство. Согласно статьям 1634, 1459 и 1458 вам грозит лишение прав состояния и ссылка в каторжные работы на срок от восьми до двенадцати лет. Но так как, слава богу, Четыркин остался жив, с учетом статьи 115-й наказание будет более мягким, от одной до трех степеней ниже. Но даже самое минимальное наказание будет достаточно сурово – от четырех до шести лет каторжных работ на заводах.
– Без вас знаю.
– А я знаю, как вас спасти.
– Хуже адвокат только врачи, что у кровать умирающий обещают вылечить.
– Спорить не стану, среди адвокатов попадаются мошенники. Но я не из них. Вот доказательство.
– Я свободный? – спросил Урушадзе, быстро пробежав глазами распоряжение прокурора выпустить его под поручительство.
– Да, но есть ряд условий: вы дадите мне честное слово, что не скроетесь.
– Вот мой рука. Наш род, знаешь, какой древний? Никогда не обману.
– Также дадите согласие, чтобы я представлял вас на суде.
– Сколько стоит?
Тарусов задумался. Сказать правду, что за защиту платит Илья Игнатьевич? Нет, нельзя. Гордый кавказец не согласится стать пешкой в чьей-то игре.
– Нисколько. В вашем деле выступлю по назначению…
– Думаешь, Урушадзе нищий? Есть, есть деньги.
И князь Автандил вытащил из сапога пачку ассигнаций.
Дмитрий Данилович озадачился. Получать за дело двойную оплату – незаконно. И потом… Откуда у Урушадзе деньги? Неужели таки он ограбил Волобуева? Впрочем, какая разница?
– Поймите, я пришел не из-за денег, а по велению души. – Тарусов знал, что не умеет врать, потому отвернулся. – Я и сам однажды попал в безнадежную ситуацию, и на помощь мне пришли добрые совестливые люди. Теперь мой черед.
Урушадзе снова протянул ему руку, но теперь в его темных очах блестели слезы.
– Спасибо, князь. И прости. Пойду, хочу к жене.
– Подождите. Надо обсудить стратегию защиты. Позволите присесть?
Урушадзе указал на застеленную кровать.
Дмитрий Данилович устроился с края, князь Автандил опустился на табурет.
– Итак, где вы были той ночью?
Урушадзе вскочил:
– Вам зачем?
– Я ваш адвокат. Какой бы ужасающей, компрометирующей ни была правда, я сохраню ее в тайне.
Автандил Урушадзе долго смотрел на Дмитрия Даниловича, потом усмехнулся и произнес:
– В парк гулял.
У Тарусова сжались кулаки. «Вот упрямец!»
Но уточнил, будто поверил:
– В Ораниенбауме их два: Верхний и Нижний. В каком из них?
Урушадзе пожал плечами:
– Не помню.
– И оба ночью закрыты. Так где же были?