Месть старухи
Шрифт:
– Мне понравился этот, сеньор Кловис! Я подумал, что он хорошо подошёл бы одной девушке.
– Ты, может быть, имеешь в виду одну из девок Жуареса?
– Нет! Что ты! Совсем не ту. Да она ещё вовсе и не девушка. Девчонка!
– Губа не дура! Но ты прав. Молодость всегда прекрасна! Одобряю. Тогда подбери для неё что-нибудь на шею или голову. Вот, например, – Кловис поднял к свету свечи налобное украшение из рубинов, изумрудов и сиреневых камней в четверть каратов. Всё это в ажурной паутинке из золота, с довольно массивной цепочкой с застёжкой. И по всей длине её тянулась цепочка тех же сиреневых камушков.
– Не слишком ли это дорого для меня, Кловис? У меня нет ни одной монетки, а эти мне и продать за нормальную цену не удастся.
– Ага! Помню, ты имел от меня немного монет. Вот тебе на мелкие расходы, – Кловис высыпал на стол горку золота. – Это твоё. Потом получишь и свою долю. Небольшую, но достаточную для возвращения домой. К твоей крошке, ха!
Появился Козёл с Жуаресом. Тот выглядел жалко. Обрюзг, похудел и посерел лицом. Хуан знал, что его всё это время не кормили.
– А-а! Мой дорогой друг Жуарес! – Голос Кловиса звучал приветливо, с радостными интонациями. – Проходи, садись. Мы с Хуаном как раз смотрим, сколько тебе удалось награбить. Принесите моему гостю вина. Вижу, он страдает от жажды. – Кловис с улыбкой смотрел, как Жуарес жадно пил из огромного кубка вино, полагая, что тот после голодухи быстро опьянеет.
– Кловис, ты негодяй! – отдуваясь заговорил Жуарес, с усилием сдерживая себя от рвущегося возмущения. – Что я тебе плохого сделал?
– Если б ты не чувствовал своей вины, то не пустился в бега со всеми своими сокровищами. Погляди, всё забрал. А куда дел своих куколок? Продал?
– О чём ты говоришь? Кому они нужны, чтобы о них вспоминать! Что ты собираешься со мной сделать?
– Ты же умный человек, Жуарес. Разве сам не догадываешься? Ты изменил мне, и я, ты знаешь, такого не прощаю.
– Чёрт с тобой, раб чистогана! Забирай всё, только отпусти. И я вечно у тебя буду должником.
– Хм! Ты ещё так говоришь? Брось, Жуарес! Тебя оставить на свободе я не имею права. Ты ведь не так прост, и совести у нас с тобой меньше чем у шакала. И ты это знаешь. Это с Хуаном можно так говорить. Он юноша честный и на предательство трудно пойдёт. Так что не видать больше тебе свободы! Будешь рабом у моего друга. Ты его должен знать, но пока я умолчу о нём.
– Кловис! Ты же знаешь, что я лучше удавлюсь, чем стану рабом!
– Такие трусы, как ты, не удавятся. Для этого необходима смелость, решимость, а ты такими качествами не обладаешь. Будешь работать, и мечтать об освобождении. Этим и будешь поддерживать свою жизнь.
– Подлец ты, Кловис! Воспользовался моим промахом! Но тебе это зачтётся!
– Буду нетерпеливо ждать, мой Жуарес. Эй, Козёл! Отведи его в яму. То у него будет временный дворец.
Когда купца увели, Кловис утомлённо отвалился на подушки, закрыл глаза. Не открывая их, он прошептал:
– Уходи! И позови Гнома. Пусть приготовит мне настой. Я сильно устал.
Хуан тихо вышел. В голове вихрились думы, навеянные только что услышанными откровениями.
На душе было сумрачно. Настроение не поднялось даже после возвращения его ценных перстней и остального. Захотелось побыстрее покинуть этот островок. Ему было страшновато с этими людьми.
Он нашёл Гнома. Передал поручение Кловиса и заторопился удалиться и в одиночестве подумать и отдохнуть.
У него была крохотная хижина в три шага длиной и столько же шириной. Хуан растянулся на топчане. Закинув руки за голову, он с удовольствием вслушивался в щебет птиц и далёкий шум прибоя у рифа. Было тихо, мирно. Мысли постепенно смешивались, перепутывались. Он не заметил, как заснул.
Его разбудил шум голосов. Было темно. Отблески багрового света плясали в щелях тонких стен хижины.
На берегу океана горел огромный костёр. Вокруг сидели, стояли и приплясывали местные мужчины, среди них можно было заметить матросов с галер. Люди явно веселились, возбуждённые и разгорячённые вином. Несколько разодетых женщин плясали то с одним, то с другим из мужчин, набивая себе цену.
Хуан вспомнил Луизу, или как там её. Захотелось опять ощутить, прочувствовать её ласки. Пережить восторг и наслаждение, испить до краёв из чаши, столь восхитительной, что у него чуть закружилась голова.
Встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Попытался вспомнить Габриэлу. И понял, что по сравнению с нею Луиза выглядела этакой... такой... – он никак не мог найти нужное слово. Потом вдруг вспомнил: «Этакой восхитительной бестией». Столь блаженной, что Габриэла показалась ему жалкой ничтожной вздорной воображалой, ничего не умеющей и не могущей доставить мужчине истинного наслаждения.
Горько усмехнувшись, переключил свой мысли на Эсмеральду. Тут он ничего не чувствовал. Лишь слабое чувство долга, уважения и тёплой симпатии. И больше ничего! Совершенно! Он даже обиделся на себя. Стало жаль девчонку.
Хуан бездумно побродил по берегу и неожиданно наткнулся на Гнома. Тот сидел на обломке ракушечника и смотрел на пустынное море. Тучи всё ещё заволакивали небо. Было душно, влажно и лишь лёгкий ветерок несколько охлаждал влажную кожу тела.
– Что ты тут делаешь, Гном? – Хуан обрадовался этому одинокому человечку.
Тот поднял голову. Его небольшое лицо с чёрной бородой без единого седого волоска доходила ему до середины груди. Лысая голова блестела в отблесках костра. Большие чёрные глаза смотрели пристально, вдумчиво, изучающе.
– Думаю, сахиб. В одиночестве это легче делается.
Хуан кивнул, молча присел рядом. Они не говорили, пока Гном не спросил, не поднимая головы:
– Молодой сахиб смущён? Он на распутье?
Хуан повернул голову. С напряжением в глазах неожиданно для себя спросил:
– Почему ты так сказал? И... откуда знаешь?
– Это легко, сахиб. Вы человек открытый для такого человека, как я.
– Что это значит, Гном? Чего ты добиваешься?
– Ничего не значит, сахиб. И я ничего не добиваюсь. Просто захотелось с вами поговорить. Может, немного помочь?