Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Петелин Виктор Васильевич

Говоря о приемах творчества Шолохова, можно указать попутно на прием, при помощи которого он аннулирует впечатление от порки Мишки Кошевого.

Порют казака, который боролся у красных, порют белые. Это вызывает, во всяком случае, не смех, а Шолохов сделал так, что это вызывает смех. После того как Мишку выпороли, он встает и говорит: «Голова думала, аж… отвечает». И он сразу аннулирует впечатление от порки. Очень искусный и тонкий прием! Смех убивает негодование.

Вторая книга романа кончается очень многозначительным лирическим отступлением, которое можно перевести на простой язык.

Заключительным аккордом «Тихого Дона» является христиански всепрощающее по идее автора – глубокое «лирическое отступление», написанное в иконописных тонах. Аксессуары тоже потрепанные: неизвестный старик, часовня под могилой большевика Валета, – «скорбный лик божьей матери», вязь славянского письма:

В годину смуты и развратаНе осудите, братья, брата.

Казаки, зарывшие Валета, не притоптывают могилу: «Затрубят ангелы на страшный суд – все он проворней на ноги встанет».

В елейной инокописи Шолохова чувствуется Иудушка Головлев, в уста выдуманного на этот случай старика автор вкладывает свои мысли, а сам подводит итог великой борьбе, а по Шолохову, – «године смуты и разврата».

По Шолохову, от большевика «Валета» осталась часовня «горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, будить в сердцах невнятную тоску». А по-нашему – советы, заводы, коллективы остались, а не часовня.

Но Валет со своей классовой ненавистью чужд не только казачеству, а и всей жизни. «И еще в мае бились возле часовни стрепета, выбили в голубом полынке точек, примяли возле зеленый разлив зреющего пырея, бились за самку, за право на жизнь, на любовь, на размножение. А спустя немного, тут же возле часовни, над кочкой, под лохматым покровом старюки-полыни, положила самка стрепета девять дымчато-синих крапленых яиц и села на них, грея их теплом своего тела, защищая глянцево-оперенным крылом». Классовой правде Валета автор противопоставляет не только казачью правду, но и правду природы, из которой выросла казачья правда, – вспомним думы Бунчука о том, что «с земляками требовался иной полузабытый черноземный язык»… (I. С. 164).

Итак, с точки зрения выдуманного Шолоховым старичка, единственное, что остается сделать казакам, – простить друг друга и простить Валета, носителя «смуты и разврата». А жизнь идет своим чередом, и биологическая правда торжествует.

Каков общий смысл романа Шолохова? Все те моменты, о которых мы говорили, и установка, которая имеется в романе Шолохова «Тихий Дон» в своей исторической и программно-политической части – ведь он программно-политические вопросы трогает, поскольку он говорит о казачестве как об особой национальности, – нам враждебна. В период обостренной борьбы это является тем знаменем, под которым кулачество пытается объединить и повести за собой основные массы казаков – бедняков и середняков. Все эти моменты – идеализация старины, быта, песен, весь этот груз прошлого, все это сводится к тому, что мертвый хватает живого, а в переводе на язык политики – кулак хватает остальную часть казачества. С этой точки зрения, я думаю, роман Шолохова высокий по своей художественности (само собой разумеется, если бы он был низкопробен, то он не заслужил бы такой колоссальной популярности – и Шолохов не был бы провозглашен пролетарским писателем), по своей идее выражает то, чем оперировала самая махровая донская контрреволюция. Роман Шолохова читается не только в станицах, он переводится на иностранные языки, пользуется популярностью за границей. Я думаю, что обязанность пролетарских писателей разоблачать политическую установку автора и предостеречь читателя, который может заблудиться и подпасть под влияние Шолохова. Я еще раз напоминаю то, что говорит студент Боярышкин: сила художественного произведения так велика, что можно порой и веру потерять. От этого и надо предостеречь. Я не говорю уже о том, что надо казаку дать понять, куда ведет это роман. Надо всем читателям вскрыть подлинные политические идеи «Тихого Дона» Шолохова, его историческую установку и ценность той реакционной романтики, которая мертва, от которой надо отталкиваться и которую он культивирует, поэтизирует и преподносит, как нечто ценное. Неужели этот груз мы понесем с собой в социализм? Конечно нет! Это нам не нужно!⁶

Прения по докладу Н. Янчевского

Н. Сидоренко⁷

За что пропагандирует «Тихий Дон»?

Я, товарищи, начну почти так же, как начал и тов. Янчевский – ни один класс без борьбы не приходит к господствующему положению в общественной жизни. Янчевский обратил внимание слушателей на то, что ни один класс не уступает своего господствующего места без борьбы. Сделаем иное ударение, так как при разборе художественных литературных произведений нашего времени важно установить, какими путями и средствами класс, приходящий к господству и вынужденный преодолеть не только политическое сопротивление, произвести не только революцию политическую на основе экономического развития и роста производительных сил, преодолевает также целый ряд враждебных идеологических и психологических элементов, рассеянных в общественной жизни, проникающих какой-то своей частью в сознание класса-победителя.

Другими словами, если мы говорим о художественной деятельности пролетариата, мы должны учесть борьбу, происходящую в области художественного сознания, борьбу собственных его идейно-художественных установок с огромной силой остатков художественно-идеологического багажа прежних классов. Эта борьба иногда принимает особую форму, когда побежденные и сошедшие с исторической сцены классы продолжают свое «существование» через влияние на творчество пролетарских и крестьянских писателей. И тогда путь развития пролетарской литературы лежит в известной мере через преодоление консервативных традиций, препятствующих правильному социально-революционному осознанию действительности.

В этом плане и нужно разбирать роман «Тихий Дон». Это не лебединая песня, спетая для себя в момент отхода теми, кто побежден, – это литературный материал, являющийся активом в литературной продукции наших дней, дней завоевания пролетариатом всех идеологических высот.

А теперь, перейдя вплотную к разбору романа, будем смотреть, как и за что художественно пропагандирует «Тихий Дон».

Эпиграф и заголовок нельзя устранять из анализа или рассматривать оторванно от произведения. И тов. Янчевский совсем не делает открытия, заявляя, что надо эпиграф и заголовок рассматривать, как часть всей художественной системы данного литературного образца. Достаточно вспомнить хотя бы роман Толстого «Анна Каренина». Едва ли квалифицированный читатель воспринимает и рассматривает его без эпиграфа – «мне отмщение и аз воздам».

Но вне этого общего заявления, особенно в части, касающейся истолкования заголовка романа «Тихий Дон» как синтезирующего образа произведения, т. Янчевский грешил сегодня в достаточной степени нечеткостью и беспомощностью, затрудняя нас говорить о своей установке. Это заставляет идти путем разбора тезисов и материалов, представленных, хотя и недостаточно систематизированно, в докладе т. Янчевского. Что он понимает и что нужно понимать под содержанием данного образа – «Тихий Дон», – какова его этого образа идеологическая насыщенность? То ли это действительно националистические чувства, связывающие якобы казачество и возведенные в законченную систему, воспетую Шолоховым, или идея романа – идеализирование казачьей старины. Какой казак вырастает на страницах «Тихого Дона»? Казак националист, борющийся за свое национальное будущее и за свою национальную самостоятельность, или казак – определенный классово-социальный бытовой и исторический тип, который то же самое борется за свое существование, который каким-то образом деформируется в наше время.

Разрешая этот вопрос, т. Янчевский делает ударение на первом, на том, что Шолохов идеализирует националистические тенденции, и не раз т. Янчевский обмолвился, что Шолохов – националист и т. д. Следовательно, идеология автора, прошедшая через художественное произведение, дала образ «Тихого Дона», как цельной системы националистического мировоззрения. Так ли это? К оценке такого мнения надо подходить, конечно, привлекая некоторые данные исторической науки.

Должна быть установлена точка зрения на прошлое казачества от времени возникновения до последних форм его предреволюционного существования. Возникало ли казачество как национальное целое, существовали ли предпосылки его развития как национальной системы или казачество – иная категория.

У т. Янчевского есть исторические работы по казачеству. Я, к большому сожалению, со всеми незнаком. Вероятно, там есть полный ответ о его воззрениях по этому вопросу. Но и то, что мне известно из некоторых его работ, и те установки, которые делает т. Янчевский здесь, несмотря на некоторое несоответствие между собой, в равной степени неправильны и находятся в противоречии с марксистско-исторической наукой, хотя бы с установками М.Н. Покровского⁸ (так в тексте. – В. П.). Янчевский кивает головой, еще раз подтверждая и подчеркивая свое расхождение с Покровским.