Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Увидя мое замешательство, Михаил Александрович подошел к одному из книжных шкафов и, достав томик в синем переплете, протянул мне. Я узнал знакомую книгу – однотомник избранных произведений Аветика Исаакяна.
– Этот подарок, – сказал он, – один из ценных в моей библиотеке.
«Самому замечательному и любимому писателю, автору чарующего меня, бессмертного «Тихого Дона» – эта трогательная надпись Исаакяна на титульном листе книги сразу же бросилась в глаза.
– Передашь на память глубокоуважаемому Исаакяну мой роман «Тихий Дон», хотя я и должен был это сделать первым. Расскажешь ему, что донские казаки любят исаакяновскую лирику, читают ее, – сказал Михаил Александрович.
Тщетными оказались все поиски Шолохова в книжных шкафах – русского издания «Тихого Дона» там не оказалось.
– Ну что же, нет худа без добра, – сказал он, – приедете в Вешенскую, увидите наши края – там и найдется «Тихий Дон».
В библиотеке, рядом с книгами Белинского и Чернышевского, можно увидеть томик произведений земляка Шолохова Микаэла Налбандяна. Михаил Александрович с особым уважением относится к творчеству революционных демократов прошлого века, мужественных борцов против самодержавного режима.
Необычайная сердечность, простота Шолохова располагали к нему сразу. Говоря о днях Отечественной войны, он рассказал один запомнившийся ему на всю жизнь эпизод:
– Дело было в тысяча девятьсот сорок втором году. На Южном фронте шли жаркие бои. Парень был тяжело ранен в полость груди и живота. Положение было безнадежным. Поначалу он говорил, передал полевую сумку, фотографии матери, жены, детей, письма своему русскому другу – младшему лейтенанту с просьбой отослать все это родным. Когда силы окончательно покинули его, он в беспамятстве заговорил на родном языке: «Че, че…» – и скончался. Я видел, сколько было силы, нежелания умереть. Отважного сына армянского народа, командира роты пехотинцы крепко любили и горевали по нем. Тело его бережно перенесли в траншею, а сами снова вступили в бой. Они отомстили за своего командира. И только тогда торжественно предали его земле. Недавно от Александра Суичмезова я узнал смысл восклицаний погибшего в бою командира. Не желая расставаться с жизнью, не видя плодов своих усилий – победу, он отчаянно повторял: «Нет, нет…»
Коснувшись своей литературной работы, писатель сказал коротко:
– Кончаю вторую книгу «Поднятой целины», остается доработка. К концу года сдам в печать. Потом возьмусь за роман «Они сражались за Родину». Две трети первой части уже написаны, но работы еще хватит.
Встречи, о которых я упоминал, состоялись накануне празднования славного пятидесятилетия Шолохова.
Юбилейный вечер состоялся в Концертном зале имени Чайковского. Желающих попасть туда было великое множество.
Всем нам известно, как тепло и торжественно отметил советский народ знаменательную дату своего любимого писателя.
После юбилейных торжеств, 26 мая, мы вновь встретились. На мой вопрос, как он себя чувствует, Шолохов со свойственной ему искренностью ответил:
– Ну, сами понимаете, сколько волнений! Для чего только нужно было устраивать такой вечер!
– Народная любовь!
– Да, но когда обрушивается на плечи одного человека народная любовь и ласка, невольно думаешь: достоин ли, выдержу ли? А выдержать надо, ведь такой у нас милый народ! Еще предстоят встречи в Академии, у воинов – я обещал им. А слову своему нужно быть хозяином.
29 мая Шолохов с супругой, Марией Петровной, и внуком выехали с Казанского вокзала поездом «Москва – Ростов» в станицу Вешенскую. Я вместе с многочисленными друзьями и товарищами проводил Шолохова.
Тем же поездом, спустя несколько дней, на рассвете я прибыл на станцию Миллерово. С аэродрома этого степного городка утром вылетел самолет. Он берет курс на северо-восток.
Здесь я не увидел дымчатого очарования наших высоких неприступных гор. Мой взор приковала мягкая прелесть донских степей, манящих к себе своей необъятной ширью. То там, то тут ярко выделяются крупные массивы сосновых лесозащитных полос.
Что такое для самолета сто шестьдесят километров воздушного пути? Вот и крутой берег Дона. Мы уже различаем раскинувшуюся среди песков, вытянутую вдоль реки и прижатую к берегу станицу Вешенскую. Самолет плавно садится на небольшой полянке посреди леса. Дорога до станицы невелика. Но машина продвигается медленно, колеса ее тонут в сыпучем песке. Заметив на моем лице некоторое недоумение и словно угадав мои мысли, водитель улыбнулся и сказал:
– Это еще что! Было время, когда в здешних местах совсем не было лесов. Степной ветер властно гулял, волнами разгоняя пески. След человека исчезал тотчас за ним.
И мне стало понятно, почему с такой деловитой гордостью, по-хозяйски оглядывал он стройные ряды сосен, разрезающих степь в разных направлениях.
Станица Вешенская встретила меня бурным пробуждением весны. Весна, так поэтически воспетая Шолоховым в «Тихом Доне», с буйным разливом Дона, со сказочным цветением степи, сплошь покрывающейся фиалками, а вслед за ними тюльпанами, с прелестными стаями птиц, с неутихающим шумом привольного ветра в затопленном полой водой донском лесу, с лебедями, дохнула на нас неукротимой мощью донской природы.
Прямая улица в центре станицы, названная земляками Шолохова его именем, выходит прямо к двухэтажному дому писателя, облицованному цементом. Сад тянется до самого крутого, обрывистого берега Дона.
В Вешенской я познакомился с секретарем райкома партии Василием Алексеевичем Сетраковым. Он с большим уважением говорил о своем великом земляке.
– Несмотря на свою занятость, Михаил Александрович находит время встречаться с трудящимися, дать вовремя нужный совет, помочь в просьбе. Как-то раз к нему обратился председатель областного потребсоюза письменно, как к депутату, чтобы он помог строительным организациям получить лес для животноводческих ферм. Шолохов написал подробное письмо в Москву, и вскоре просьба депутата была удовлетворена – лес получили. Шолохов, как член Вешенского райкома партии, принимает активное участие в жизни нашей парторганизации, дает очень нужные и дельные советы. Многие из нас помнят его критические замечания и предложения на партийных конференциях.
В Вешенской, где я находился впервые, не пришлось долго искать знакомых. Имя Шолохова помогает людям, не знавшим ранее друг друга, найти общий язык, как старым знакомым.
Когда я вошел в двухэтажную Вешенскую среднюю школу, заседал педагогический совет. Но вскоре раздавшийся звонок возвестил о начале занятий в классах. Мне повезло: первый учитель Шолохова, шестидесятисемилетний Тимофей Тимофеевич Мрыхин, оказался свободным от занятий.
На его лице годы оставили свой отпечаток. Но глубокие морщины разгладились, когда он узнал, что меня интересует.