Mille regrets
Шрифт:
И с болью в ней пред миром я предстану!
Глава 8
Пока алжирский король, преданный сговорившимися между собой духами вина и гашиша, изливает свою тайную обиду в обществе впавших в транс гостей, Содимо ди Козимо переживает тяжкое начало своей жизни в казарме янычаров.
Турок, которому он понравился нынче утром, оказывается, не просто пехотинец армии Сулеймана, но агабаши – командир отряда. И хотя в силу высокого статуса этого человека по имени Шархан художник избежал участи быть отданным на потеху дюжине молодцов, занимающих одно спальное помещение, нельзя сказать, чтобы Содимо попал в руки человеколюбца, подобного Гаратафасу.
Добравшись до своего жилища, которое больше напоминает камеру, чем комнату, с его деревянной кроватью под матрасом из конского волоса, белеными стенами и двумя полками из сырых досок, на которых едва хватает места одному кувшину, тазику для бритья, коробке с бритвой и ночному горшку, Шархан одним рывком сбрасывает Содимо со своего плеча прямо на пол, тем самым оглушив его еще больше.
После этого Шархан забирает из коробки бритву и запирает своего нового раба на висячий замок. Он возвращается лишь по прошествии долгих часов. От него крепко пахнет вином, а в руках он держит какие-то объедки, которые и складывает к ногам Содимо.
Ударом ноги он будит его. Все еще не пришедший в себя от ужасов невольничьего рынка и мощного удара по затылку, Содимо тотчас отползает и протискивается в щель между стеной и кроватью. Янычар зажигает небольшую масляную лампу и с маниакальной аккуратностью начинает раздеваться. В ожидании худшего художник забивается в угол, не забыв прихватить свой паек.
Заглатывая с жадностью собаки остатки домашней птицы с тушеными овощами, он с любопытством следит за церемониалом разоблачения Шархана, все движения которого поразительно точны, несмотря на его выпученные и налитые кровью зеленые глаза.
Сначала он снимает головной убор, обнажая череп с короткими густыми волосами. Колпак с длинными хвостами он тщательно вытряхивает и чистит и только после этого аккуратно кладет его на полку. Он указывает на него пальцем и брюзгливо обращается к Содимо:
– Тортора! – сообщает он название колпака.
Затем он отвязывает от пояса саблю в ножнах и засовывает ее под кровать так, чтобы рукоятка оказалась точно под рукой.
– Ятаган!
Палец, приставленный к горлу, показывает Содимо, что не в его интересах прикасаться к этому предмету. Содимо закусывает губу. Потом Шархан снимает свой шерстяной пояс, разглаживает его, одновременно скручивая, и кладет рядом с тортора.
Шархан скорее заваливается, чем садится, на край постели и вытягивает ноги в желтых кожаных сапогах в направлении Содимо. Художник догадывается, что он должен его разуть. Он подчиняется. Когда сапоги уже сняты, янычар берет их у него из рук и, поплевав на них, протирает оба сапога концом покрывала. После этого он аккуратно ставит их под светильник.
Теперь на очереди куртка, тоже желтая, с пышными рукавами. Она раскладывается на постели и так же заботливо приводится в порядок как тортора, прежде чем занять свое место на полке, рядом с поясом. Затем Шархан снимает свои широкие шаровары, вертит их туда и обратно в поисках пятен, приглаживает, складывает вчетверо и убирает.
Под ними оказываются могучие ноги, смуглые и безо всякой растительности. А также безупречно белый лоскут хлопка, завязанный вокруг бедер на манер очень удобных коротких штанов. Ничего общего с бесформенными тряпками, которые выдаются на испанских галерах. Наконец, он стягивает с себя рубаху, достает из-под постели другую, переодевается в нее и вешает дневную на дверь, рядом с плащом из коричневой шерсти.
Нырнув под покрывало, янычар мгновенно засыпает. Его хриплое дыхание наполняет маленькую комнату крепким запахом спиртного. Содимо благословляет вино, до сего момента избавившего его от поползновений, которых он так опасался.
Ему холодно, в этой комнатенке без очага очень сыро. Стараясь не шуметь, он сдергивает с двери шерстяной плащ, закутывается в него и возвращается в свой угол. Но как только он начинает немного согреваться, Шархан, особенно громко всхрапнув, просыпается. Он ковыляет к полке, достает горшок и справляет малую нужду. Ночник освещает на мгновение орудие таких размеров, что художник вновь возвращается к своим страхам.
Шархан ставит горшок на место и замечает Содимо на полу под своим плащом. Он срывает с него плащ, встряхивает и вешает на место. Потом жестами предлагает ему разделить с ним матрас. Художник не шевелится, он слишком боится непоправимых последствий. Шархан выражает нетерпение, бормочет какую-то тарабарщину, в которой Содимо не улавливает ни единого слова. Янычар поднимает глаза к небу. И опять жестами дает ему понять, что необходимо согреться, приподнимает покрывало и указывает на место между своим телом и стеной. Прежде чем снова смежить веки, Шархан опускает руку под ложе, чтобы удостовериться в сохранности своего ятагана.
У Содимо все-таки не остается выбора. Он укладывается в постель, и руки янычара тотчас притягивают его к себе, как если бы он был обыкновенной грелкой. Турок скрещивает свои могучие ноги с тощими конечностями художника, прилипает низом живота к впадине на его бедрах. Отвернувшись лицом к стене, Содимо чувствует между своими ягодицами опасную твердость чего-то, что вскорости размягчается. Художник облегченно вздыхает. Шархан издает какое-то квохтанье и несколько ослабляет объятие. Через некоторое время Содимо начинает ощущать на своей шее подслащенное вином дыхание глубоко спящего человека. Насилия не будет. Это разделенное тепло окончательно успокаивает художника. Его глаза останавливаются на тени янычара, отбрасываемой ночником: она очерчивает холмообразную спину на розоватой стене. Он быстро засыпает.
Вот уже пять дней, как солнце над Римом не прекращает садиться в кровавую тучу. Содимо возвращается в Санта Мария делла Паче к своему учителю Россо Фьорентино, которому поручено украсить фресками капеллу Чези. Обязанность Содимо, как и всякого юного ученика, смешивать для него краски – ярко-красный, коричневая охра, оранжево-желтый… Посланец от папы Климента приходит с драгоценной ляпис-лазурью. Смешанная со скипидаром, она даст густой индиго. У посланца только один глаз и два носа. Вместо ларца с минералами он несет на спине лоханку, в которой плавает чудище – корова с рыбьим хвостом, туловищем свиньи, чешуйчатой кожей и тонзурой на голове. Содимо ее совсем не боится и ласкает это существо, которое лижет его руку. Он вынимает руку из лоханки, а на ней нет пальцев. Но когда он пытается закричать, ни единый звук не выходит из его горла.
Со своего помоста Россо, никогда не носивший бороды, выкрикивает ему как безумный какие-то беззвучные слова, а из его глотки вылезает рыжее волосатое щупальце. Это лохматое пресмыкающееся тянется к Содимо и норовит его ужалить. В церковь заходит волк и натягивает канаты колоколов. Купол обрушивается.
Содимо взлетает и оказывается над холмом Санто Спирито. Он видит, как разлившийся Тибр уносит по течению других чудищ, точно таких же, какое было в лоханке. Животные спариваются членами в форме краника от бочки и пропадают в потоке. Содимо поднимает глаза. В направлении Перуджи земля кишит солдатами. Свирепый муравейник пожирает горизонт. Деревья, дома, башни, мосты – все проглатывается этой гадиной цвета копоти и стали. Огненные пасти выплевывают столько ядер, что может показаться, будто это град, подступающий все ближе и ближе к стенам Ватикана.