Mille regrets
Шрифт:
Хмурят свои густые брови Рустам Паша и Мустафа Шелибар. Имперские эмиссары, со своей стороны, изводят Дориа требованиями начать атаку. Когда еще представится такой удобный случай? Он отлынивает, под предлогом нехватки материалов для ремонта своих галер. Если бы только знали соглядатаи императора и санджаки султана, что Хайраддин снимает оснастку с двух своих галер, чтобы одолжить Дориа свои паруса и мачты!…
Паша морей, постоянно лукавя с капитаном Поленом и уклоняясь от каких-либо прямых ответов, продолжает щедро его угощать. Не торопясь, он переоснащает свою флотилию, в надежде отогнать генуэзца подальше. Обжёгшись на проволочках Франциска I, устав от этой французской кампании без удали и отваги, он забавляется тем, в особенности, что без конца отменяет только что отданные приказы, оправдываясь то внезапно налетевшим сирокко, то, на другой день, какими-то признаками на море – заметными ему одному и никому из других наемников – которые требуют осторожности и, главным образом, стояния на месте. Андреа Дориа, получив нагоняй от Карла III Савойского, явившегося собственной персоной, тянет с выплатой жалованья, хотя это не более, чем секрет полишинеля: всем командам, вплоть до гребцов, известно, что «как от этого корсара, так и от другого ничего не получишь, кроме бочек с водой».
К началу октября османский флот, уставший от бездействия и никак не употребленный, однако продолжающий зависеть от договора, приглашается на зимние квартиры в Тулон. Друзья Хасана приходят в восторг. Может быть, эти вечные склоки между корсарами положат когда-нибудь конец их затянувшимся берберийским приключениям? За шесть протекших месяцев певчий и гравер сумели довести до совершенства свой криптографический метод. Даже если новая партия страшного оружия Алкаиды еще не готова к использованию, поднявшийся вокруг него шум и, следовательно, тайна Туманного острова должны на вес золота цениться в окружении императора. Остается только запечатлеть эту тайну на коже Гаратафаса.
Город Тулон, раскинувшийся у подножия гор Фарон и Кудон, на удивление молчалив – его покинули женщины и дети. Одни лишь мужчины выходят навстречу двадцати девяти тысячам пятистам сорока трем туркам эскадры, приставшей к берегу.
Как бы там ни было, но всё как-то устраивается. Каждый месяц Франциск I выплачивает Барбароссе тридцать тысяч дукатов. Эти деньги, взимаемые специальным налогом, оседают в карманах жителей, сдающих жильё в наем, продавцов домашней птицы и вина, гитан и гитонов[100]. Санджаки, старшие офицеры (аги), наемники райя, Шархан и его янычары устраиваются вместе со свитой Хайраддина в мыловарне Порталета. Гарему – для соблюдения приличий – придется провести зиму на «Реале». С пашой остаются только Мир-эль-Ам и Зобейда. Их непрестанные ссоры скрашивают ему старость.
Николь и Содимо отыскивают для себя погреб, куда к ним каждый вечер, или почти каждый, наведывается Гаратафас. Он охотно соглашается на татуировку, идя навстречу желаниям Николь. На пять линеек, прочерченных поперек его спины, Содимо насаживает, употребив искусство женщин племени Куку, пятьдесят нот Тысячи скорбей, необходимых для того, чтобы слова песни вместили в себя весь тайный смысл записи. Нот больше, чем островов, но семь из них, обозначающие острова, это половины, а Туманный, спрятанный в союз и в выражении боль и траур, вытатуирован в виде ярко-красной ферматы.
Они торопятся – их нетерпение возрастает. За Тулоном тянутся кустарники и лесные заросли, достаточно густые, чтобы в них можно было незаметно скрыться. С тех пор, как они ступили на землю Прованса, ни водное пространство, ни каторга больше не препятствуют их побегу в добрую старую Европу. Они без труда отыщут ставку императора.
Февраль 1544 года. Татуировка, наконец, закончена. Они запасаются прочной обувью для долгой дороги, набивают свои котомки орехами, сушеными фигами, хлебом и вяленым мясом. Но внезапно Зобейда, вконец обезумевшая от ревности, едва не срывает тщательно продуманный ими план тайного исчезновения.
Уязвленная ссылкой в прихожую Мир-эль-Ам, где она вынуждена спать на сквозняке, подхватившая насморк, пренебрегаемая Хайраддином уже в течение многих недель, эта идиотка, вновь обретшая дар речи, не находит ничего лучшего для своей мести, чем раскрыть тайну незаконного появления на свет Догана. После этого неблагоразумного признания несчастному бастарду вместе с его матерью остается жить не больше часа. Обоих сажают на кол – тут же, перед мыловарней. Одновременно Шархан с одним из янычаров рыщет по следам Гаратафаса, чтобы сделать из него, как минимум, евнуха.
Преследование продолжается уже за пределами Тулона, в его окрестностях. Николь и Содимо изо всех сил карабкаются по крутым склонам горы Фарон. Гаратафас, успевший прихватить свои искусные стрелы, без промаха укладывает агабаши вместе с его помощником. Трупы остаются на высоте Конила, возле Боссе. Трое провансальцев, наблюдавших за происходящим из глубины оливковой рощи, быстро снимают с убитых все ценное.
Эта история вызывает много шуму. Мародеров довольно быстро находят. Городские власти отправляют их поостыть в королевскую башню – до тех пор, пока не уйдут турки, что ожидается довольно скоро. Их арест чудесным образом отвлекает внимание от побега троих заговорщиков.
Хайраддин незамедлительно отправляет одного из райя к Хасану, чтобы все-таки выяснить правду.
– Я слишком поспешно осудил на смерть Зобейду и Догана. Теперь меня мучает раскаяние! Ах, мой ученый сын, почему тебя не было рядом со мной? Ты бы мне все растолковал! Ты все еще кашляешь, мой малыш?
Несколько недель спустя, возвращается Сала Рей с ужасной новостью. Хасан погиб при Тлемсене, вместе с Мохаммедом эль-Джудио. По слухам, конец бейлербея был не просто героическим – он был достоин подражания.
Онемевший Барбаросса слушает, как капитан Полен сообщает ему еще одну новость, которая в другое время порадовала бы старого корсара. Не нуждаясь больше в его услугах, Франциск I посылает ему вознаграждение в сумме восьмисот тысяч золотых дукатов. Почувствовав внезапную боль в сердце, три дня и три ночи без сна, Хайраддин наблюдает, как тридцать четыре человека складывают это несметное богатство, упакованное в восемьсот красно-белых суконных мешков, перед трупами Зобейды и Догана.
– Поистине, никто, от короля до корсара, ничего не обретает, кроме крови и скорби, – произносит в заключение капитан Полен, прежде чем незаметно исчезнуть.
Глава 14
Добравшись до вершины холма, что возвышается над колокольнями Регенсбурга, над лесами, кишащими дичью, и над могучим Дунаем, двое измученных бродяг усаживаются, наконец, отдохнуть. Подошвы на их сапогах почти полностью стерлись, их ноги, твердые как железо, сведены судорогой, а их кожа, из-за непрерывного трения о жесткую власяницу, напоминает корку, оставшуюся от множества подсохших фурункулов. Две эти неподвижные фигуры в задубевших от пропитавшей их пыли и грязи плащах можно издали принять за старые скалы. Это не паломники и не лесные разбойники, это Николь и Гаратафас – усталые путники, которые уже в течение двух с лишним лет не прекращают кружить по дорогам Европы в погоне за императором.