Mille regrets
Шрифт:
– Что же делать? Татуировка требует много времени и должна быть нанесена аккуратно. Я в этом кое-что понимаю.
– Мы скоро будем в Марселе. В городе нам легче будет укрыться от подозрительных взглядов.
– И смыться!
– Не так скоро, Содимо. Куда нам идти? Кому ты хочешь передать секрет Туманного? Французам? Они в союзе с турками.
– Тогда нам следует дойти до императора.
– А для этого добраться до Италии или Испании. От Марселя не так уж далеко до имперских земель. Ницца относится к Савойе, а та в союзе с Карлом V. Подождем более благоприятного момента.
Это ожидание отнимает у них шесть месяцев, потому что после Марселя все оборачивается не так, как им хотелось
Приходится ждать. Для марсельцев стоящие на рейде до середины лета тридцать тысяч магометан остаются такой же угрозой, какой они предназначены быть для испанцев. По пять раз на день Божья Матерь вынуждена слушать монотонный речитатив муэдзинов, доносящийся со стороны ее родного моря, в которое рыбаки больше не осмеливаются выходить на ловлю сардин. Дева Мария пока не имеет привычки делить с кем бы то ни было свое молитвенное пространство.
Приступы гнева Барбароссы множатся на «Реале» быстрее, чем блохи. Он не может принять самостоятельного решения вернуться в Алжир, поскольку обязан подчиняться приказам своего повелителя Сулеймана, а тот сегодня союзник французов. Что касается Николь и Содимо, то они вообще не намерены оставаться собственностью Турка. Сердце каждого из них уже перешло на эту сторону Средиземного моря. Пользуясь общей неразберихой, они сговариваются с Гаратафасом о свидании на суше. В одну из июньских ночей они решаются доплыть в темноте до прибрежных скал. Но какая-то слишком темпераментная прачка, приняв этих запыхавшихся пловцов за то, чем они не являются, сзывает кумушек, и все вместе они ударами вальков прогоняют чужаков обратно в воду.
От доньи Марии никакой помощи ждать не приходится. Несмотря на свою устойчивую любовь к мадригалам, она уже успела пропеть chahada и взять себе имя Мир-эль-Ам, тем самым доведя до предела молчаливую ревность Зобейды.
Один лишь капитан Полен, этот челночный снабженец турецкой армады, постоянно находится одной ногой во Франции, другой у неверных. Чем жарче становится лето, тем больше он опасается подниматься на борт «Реала», где Барбаросса мечет громы и молнии, выдирает волосы из своей бороды и замышляет сварить француза в кипятке. Адмирал знает, что ему нужно как можно скорее поднять якорь и нестись в атаку на императора – к его испанским берегам, – но распоряжения из Фонтенбло, которые приносит Полен, понуждают его к неподвижности.
– Выиграть время. Выждать. Мой дорогой Барбаросса, знать, что вы находитесь здесь уже само по себе невыносимо для испанцев! Это и есть правильная тактика.
– Если так тянуть дальше, они просто свалятся нам на голову! Мы здесь для них превращаемся в легкую добычу! Неужто вы, французы, настолько тупы, что этого не понимаете? Уж не знаю, что вы любите больше – саблю или ее ножны!
В первых числах августа приходит, наконец, приказ атаковать Ниццу. Освобожденные паруса полощутся на ветру. Даже потеющая за работой каторжная команда гребцов радуется разминке. Все, что угодно, только бы не жариться у берегов Марселя.
Достигнув широты Вильфранша, Алкаида загорается желанием кокнуть над Ниццей несколько яиц, но и здесь опять не обходится без вмешательства капитана Полена. Он заявляет, что у него есть приказ о проведении классического боя, без скандальных смертоубийств. И в особенности, без этих доходящих до крайности грабежей!
– Нет, только не это! Моим людям необходимо размяться и разжиться добычей.
– Король против этого. Вам будут возмещены все расходы за эту кампанию, и, наконец, казна у нас общая. И потом, жители Ниццы все-таки христиане!
– Так и что? Разве мы пришли воевать со скорпенами?
– Нет, конечно! Но, видите ли, здесь не нужны ваши кровавые сумасбродства. Это могло бы не понравиться Папе, а у нас с ним добрососедские отношения.
– Но мне хотя бы позволительно дать пушечный залп? Или ваш митроносец хочет, чтобы я зарядил мои бомбарды мимозой?
Недремлющая Организация Ответственнейших Наблюдателей предусмотрительно располагает Гаратафаса рядом с капитаном Поленом именно в тот момент, когда он покидает Алкаиду и возвращается на «Реал». Доведенный до бешенства, хромоногий наемник тотчас приводит в действие свою артиллерию, которая бьет по черепице города и ее пешеходам. Не остаются в стороне и французские галеры герцога Энгиенского и тоже нацеливают на Ниццу свои огненные пасти. Французы и турки атакуют, по преимуществу, крепость де ла Рокка, в которой нашли убежище люди Карла III Савойского, союзника императора.
Однако эта цитадель построена в углублении и со всех сторон окружена скалами. Ядра, не долетая до ее зубцов и бойниц, ударяются о неприступные каменные препятствия, отскакивают от них и, бесполезные, падают в море. Французы и турки, к своему обоюдному ужасу, обнаруживают, что их пороховницы пусты. И тогда Алкаида, вне себя от ярости, решается выложить козырного туза. Он кладет яйцо на баллисту. Установленная без тщательного расчета, бомба взлетает вертикально вверх и возвращается на галеру, с которой была запущена.
Извергнутый морем водяной столп немыслимой высоты возносит непосредственно в рай к Аллаху самого наемника, его драгоценные боеприпасы, два миллиона креветок, одну тысячу красных медуз, девяносто восемь осьминогов и четыре галеры. Сотрясший атмосферу грохот оказывается настолько мощным, что, оттолкнувшись рикошетом от небесного свода, он опрокидывается на Азию и вызывает на Памире сход лавин. По распоряжению ООН они погребают под собой того самого китайца, который изобрел это кошмарное оружие и как раз возвращался к себе домой, в состоянии полного блаженства таща на горбе своей верблюдицы мешок с алжирским золотом, награбленным в Суклане.
Толки об этой грандиозной катастрофе доходят и до императора Карла. Андреа Дориа, который до этого шел по пятам за Барбароссой, осторожно сбавляя скорость после Канн, понимает, что теперь он просто обязан дать морской бой, и как можно скорее. Однако, застигнутый сильным ураганом, он теряет четыре галеры и отказывается увеличивать скорость.
Удрученный гибелью Алкаиды, Хайраддин удаляется на Антибы. Теперь уже капитан Полен старается его убедить, что пора отправить ко дну флотилию Дориа, так кстати ослабленную. Но эти двое, знающие море с малых лет, – семидесятисемилетний Андреа и семидесятидвухлетний Барбаросса – давно научились уважать друг друга, и между ними существует взаимопонимание, намного большее, чем могли бы себе вообразить властители, у которых они на содержании. Сулейман, сидя в Константинополе, на расстоянии учуял некую изворотливость в поведении этих бестий.