Минни
Шрифт:
«Минни, малышка…»
— Дон-дон-дин,
Может быть во сне, может наяву
Встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь до-он-дин.
Люциус печален и небрит. От него пахнет коньяком и жжёным вереском. Он гладит её снова и снова в густой темноте, задевая серебряную цепочку. Колокольчики звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один.
Плачет мой камин, месяц
Плачет мой камин, дон-дон-дин, дон-дин.
Может быть во сне встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь дон-дон-дин.
Он входит в неё снова и снова, обжигая висок горячим дыханием, и она бесстыдно выгибается навстречу. Белые волосы скользят по щеке вверх и вниз, узкие соблазнительные губы накрывают её рот, приглушая стоны. От каждого толчка колокольчики звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, только ты со мной, я опять один,
Дин…
Гермиона закрыла глаза. Он поймала губами скатившуюся по щеке слезу.
«Никогда. Больше никогда…»
* * *
Гермиона ходила по спальне кругами. Писем от Гарри не было вот уже две недели.
По всему Кале мигали разноцветные гирлянды и колокольчики, яркие вывески «С Рождеством!» и венки из еловых веток, перевитые алыми лентами. На Оружейной площади прохожим махал рукой пластиковый Санта-Клаус в человеческий рост, на батарейках. Повсюду слышался весёлый смех и французские рождественские песни вроде «No"el Joyeux Noel» или «Les Anges Dans Nos Campagnes». Но Гермионе было не до веселья. Драко по-прежнему отмалчивался, не отвечая на письма, словно пропал без вести.
Люциус снился каждую ночь, и зелье сна без сновидений, чёрт бы его побрал, не помогало. В Кале-Нор на Рождество приехала давняя подруга Нарциссы, мадам Левек, и единственная собеседница теперь пропадала в гостях в полумиле от дома.
Кто бы год назад сказал, что её лучшей приятельницей станет миссис Малфой, Гермиона засмеяла бы. Но теперь без её общества стало совсем тоскливо, а стены особняка давили своим безмолвием и чопорностью, как и чванливые портреты Малфоев с постными минами.
Девушка избегала ярких красок и радостного настроения предпраздничного Кале. Когда становилось совсем невмоготу от давящего отчаяния, она трансгрессировала в Курган, чтобы побродить в старой Ньельской крепости. Искрошенные ветром, волнами и временем стены долгие годы защищали город от штормов и, обманчиво казалось, могут оградить и от боли одиночества. В холодные дни, когда норд-ост пробирал до костей, Гермиона сидела в библиотеке или гуляла по узким улочкам района Сен-Пьер, среди мрачных громад музеев, старых заводов по производству кружев и маленьких магазинчиков.
В очередной раз взглянув в окно, она сжала пальцами подоконник. Горизонт охватило багровое зарево заката. Казалось, небо над Кале покраснело от пролитой крови: оно полыхало неистовым пламенем, сгорая в смертельном пожаре. Сразу вспомнились
Гермиона прикусила губу, не чувствуя боли.
«Это никогда меня не отпустит. О, Господи!..»
Она снова принялась расхаживать по комнате, на ходу трансфигурируя кисти на шторах в золотые и серебряные колокольчики и обратно.
В окно раздался стук.
Гермиона бросилась к нему, торопливо дёргая задвижку и впуская Цезаря. Чёрный филин вежливо протянул лапку с привязанным конвертом и недовольно ухнул, потому что девушка начала надрывать край, а не угостила его печеньем.
Она читала письмо и чувствовала, как пол уходит из-под ног.
«Гермиона, здравствуй!
Я нашёл твоих родителей. Прости меня, что так поздно сделал это. И, пожалуйста, не вини себя. Я разговаривал с офицером полиции, и он сказал, что свидетели подтвердили: авария была случайностью. Водитель «Лендровера» не справился с управлением, у него случился сердечный приступ прямо за рулём. И его машина въехала в «Пикап» твоих родителей. Они не успели среагировать. Просто не успели. Лобовое столкновение. Они не мучились.
Ты держись! Держись, слышишь?
Я сочувствую тебе. Правда, очень сочувствую.
Когда вернусь из Австралии, я обязательно свяжусь с тобой через камин и прилечу в Кале. Ты дождись!
Гарри».
Слёзы полились бесконтрольно, капая на жёлтый пергамент и размывая чернила. Боль пронзила сердце. Казалось, будто лезвие гильотины опустилось на душу, разрубая надвое.
«Они не мучились».
Так почему мучительно больно оттого, что не успела найти их, чтобы сказать… чтобы просто вернуть память и сказать, что любит их?
Почему?
«Мама… Папа…»
Глава 12
Гермиона спустилась в гостиную с твёрдым намерением напиться. Так хотелось усыпить боль от потери родителей, загнать её куда-нибудь в дальний уголок сознания или хотя бы приглушить, что девушка решительно достала из бара бутылку шотландского виски. Нарциссы всё ещё не было, и Гермиона чувствовала себя полноправной хозяйкой.
«Зачем Гарри прислал письмо? Какого чёрта он не сказал об этом лично?! Ему ли не знать, каково терять родителей!»
Из-за горькой пелены слёз тёмная гостиная поплыла перед глазами. Гермиона крепче сжала горлышко бутылки и поплелась в спальню, держась за дубовые перила. Напиваться в присутствии предков Малфоев не хотелось. К тому же, если они отпустят очередной едкий комментарий насчёт чистоты её крови, есть вероятность того, что виски полетит прямо в портрет обидчика, а это опять порча имущества ненавистной семейки, и клятва снова взыщет с неё.