Минни
Шрифт:
Слёзы стекали безостановочно. В глазах всё так расплывалось, что ей почудилось, будто на втором этаже рядом со спальней Нарциссы мелькнула высокая фигура и волна белых волос.
— Привет, Люциус! — девушка истерично хихикнула и приветственно махнула рукой. — Чистокровные Малфои в отличие от магглов бессмертны, да?!
Она захлопнула дверь, поставила бутылку на столик, рядом со злополучным письмом от Гарри, и бессильно упала в кресло. Хотелось стереть весь этот несправедливый мир вместе с глупыми шторами в коричневую полоску, вместе с нелепым синим платьем с этой дурацкой тесьмой по подолу. Пожар за окном угас, оставив только россыпь иссиня-чёрных
Гермиона принялась откручивать пробку, и тут дверь скрипнула. Поморщившись, что забыла запереть её и теперь придётся объясняться с Нарциссой по поводу виски, она повернула голову и замерла. На пороге стоял Драко. Из-за длинных белых волос в темноте его можно было спутать с покойным отцом, но Драко был худощавее и угловатее. Месяц в окне серебрил широкую пряжку на кожаном ремне поверх светлых брюк, очерчивал резкие белоснежные сгибы воротничка рубашки и бледные скулы.
Он медленно подошёл и взял письмо со стола. Затем зажёг Люмосом огонёк, чтобы прочесть торопливые строчки Гарри. Гермиона отстранённо смотрела, как свет заострил его скулы и превратил глаза в два холодных красивых камня — алмаза. Кажется, в изгнании под ними залегли чёрные тени.
— Ты пришёл отпустить меня?
Драко встретился с ней взглядом и отложил пергамент. Он встал напротив, загораживая лунный свет, словно сам весь был соткан из тьмы, и наклонился к девушке, уперев руки в подлокотники кресла.
— И куда же ты пойдёшь? Бедная маленькая Гермиона… Никого у тебя не осталось, кроме нас с матерью. Так жаль…
— У меня ещё есть Гарри…
— По-оттер? — протянул Драко, опускаясь перед ней на колени. — Тот самый Поттер, который швырнул тебе весть о смерти родителей? Где же он сейчас, твой Поттер? Почему не утешает тебя?
Гермиона закрыла лицо ладонями. На душе была такая пустота, что она едва чувствовала собственное тело.
«Он прав. Он, чёрт побери, прав!»
Девушка очнулась, когда ощутила, как Драко тащит её вниз за подол платья. Она запоздало схватилась за подлокотники, но синий шёлк скользнул по обивке, и Гермиона оказалась на полу, тесно зажатая между телом парня и сиденьем кресла. Колени упирались ему в грудь, и Малфой одним движением раздвинул их, прижимаясь ближе. Она попыталась вскочить, чтобы взять со столика палочку, но Драко удержал её за талию и толкнул в грудь, так что затылок ударился о кресло. Девушка оперлась на его плечи, отталкивая, и выгнулась, чтобы встать. И почувствовала, что фактически распластана спиной на сиденье, а сверху лежит Малфой и упирается в неё бёдрами так, что пряжка ремня давит на живот.
Гермиона презрительно бросила:
— Что, и в такой момент ты способен домогаться, Малфой?
Драко прижался так, что она сквозь шёлк платья почувствовала, как твердеет член в его брюках.
В темноте слышалось его учащённое дыхание и дрогнувший голос, когда он прошептал ей в самые губы:
— Заботиться. Теперь я буду заботиться о тебе, Грейнджер. Ты — моя.
— Чего тебе надо от меня? — в который раз спросила она, зная ответ и не желая его слышать.
— Я устал с дороги. Подари мне немного тепла. Любви.
Такой ответ озадачил. Под её ладонями, лежащими на его груди, всё быстрее билось мятежное сердце. Одна рука Драко легла ей на затылок, другая накрыла
— Я не… — успела сказать Гермиона, прежде чем его губы жёстко накрыли рот.
Она в ужасе принялась отбиваться, но Малфой завернул ей руки за спину и принялся тереться выпуклостью в брюках о промежность, недвусмысленно намекая, что сейчас произойдёт. Его язык хозяйничал во рту, вылизывая, пробуя на вкус, и от её бессмысленных попыток освободиться Драко, похоже, только заводился. Хуже всего было то, что эти грубые страстные поцелуи пробуждали тело, истосковавшееся по ласке, по бёдрам пробежала лёгкая дрожь.
Он бросил Гермиону на ковёр, так что в глазах потемнело от удара об пол.
— Убери от меня свои грязные руки, Малфой! — закричала Гермиона. — О какой любви ты говоришь? Никогда тебя не любила и любить не буду!
Драко оседал её бёдра и рванул лиф платья.
Придавив запястья к полу, он склонился к её лицу и зло процедил:
— А его, значит, любила?
— Да! — выкрикнула она, с ужасом поняв, что клятва не даёт соврать. — И до сих пор люблю!
Раньше Гермиона боялась признаться себе в этом, но теперь, когда терять было нечего, правда вышла наружу, приведя в замешательство их обоих.
Драко застыл в серебряном полумраке, так сильно сдавливая её запястья, что Гермиона всхлипнула. В его взгляде вспыхнула безумная смесь острой боли и похоти.
— Он украл тебя у меня, — голос Малфоя звенел от напряжения и злости. — Но теперь он мёртв, уясни это! И мы всё наверстаем, правда, Гермиона?
— Отпусти меня немедленно! Я сообщу в Аврорат о том, что ты творишь!
— Давай-давай! — он ухмыльнулся. — В прошлый раз тебе почти удалось!
Драко сунул руку под платье. Гермиона забилась, почувствовав, как длинные пальцы отогнули резинку трусиков. Она схватила его за свисающую прядь и сильно дёрнула так, что Малфой зашипел от боли и упал на неё.
Он прикусил её ухо и усмехнулся:
— Так не терпится, Грейнджер? Я бы, пожалуй, подумал о том, чтобы снять клятву, если ты мне хорошенько отсосёшь. Отец ведь наверняка учил тебя этому?
— Да чтоб ты провалился! — она отчаянно дёргалась, ощущая, что его пальцы проникли внутрь. — Имей совесть, ты же читал письмо! Как ты можешь?!
— Побереги силы, накричишься ещё. Всегда знал, что ты ханжа! Уже мокрая, а всё ещё цепляешься за свои принципы!
Движения его руки стали быстрыми и хаотичными. Драко жадно приник к её шее, покусывая кожу и втягивая носом вожделенный запах.
Гермиона расплакалась от бессилия, разжав кулак с клоком белых волос. Придавленное запястье ныло, а внутри всё пульсировало от ритмичных проникновений.
Девушка была готова сдаться, лишь бы он получил своё и оставил её в покое, но после этого она бы возненавидела себя. Его жёсткие ласки и грязные слова бесили, но в то же время заводили, пробуждая животную похоть, после которой останется только кататься по полу, выть и рвать на себе волосы.
«Он уничтожает меня!»
Перед глазами возник образ Люциуса, который помог подняться в парке и снял чары неприкосновенности. В голове крутились строчки письма Гарри: «Дождись. Дождись!». Боль от безвозвратной потери родителей ледяной иглой вошла в сердце. Они знали её несгибаемой и упрямой и ни за что не поверили бы, что их дочь сдалась. И это отрезвило. Здоровая злость победила страх и придала сил.