Минни
Шрифт:
«Мерлин… Как больно жить…»
* * *
Люциус был зол, как разъярённый дракон. Блейз ходил чуть ли не на цыпочках и молча приносил в папке отчёты, но досталось и ему.
Начальник бушевал.
— Какого дементора не готовы расчёты по Отделу регулирования популяций?!
— Но сэр, вы же знаете, там на проекте штатного расписания не хватает резолюции Дик…
— Мистер Забини, — вкрадчиво заговорил Люциус, — если вы хоть сколько-нибудь дорожите своей должностью, извольте выполнять свои обязанности! Пойдите и достаньте эту резолюцию, хоть бы на этого
— Да, сэр, — Блейз кивнул и послушно покинул кабинет.
Люциус вполголоса выругался и снова взмахнул палочкой, ставя свои резолюции на бесконечные прошения и заявления.
«Отказать!
Отказать!
Отказать!»
Работа не шла. Записки из других отделов хотелось сжечь к Мерлину: таким идиотским казалось их содержание.
Хорошо ещё, что серьёзных дел в этот день не было. Два совещания, на которых пережёвывались всё те же вопросы, обсуждавшиеся в течение последнего месяца: финансирование выездных юниорских турниров по квиддичу, магические конференции и форумы за пределами Британии.
Переместившись домой, Люциус без аппетита поужинал и направился в Восточное крыло.
Первым неприятным сюрпризом оказалось то, что охранительные чары исчезли. Вторым — подозрительная до дрожи тишина. Детская была пуста, и Люциус почувствовал, что его ограбили. Вынесли всё самое ценное.
Вне себя от страха и гнева, он вытащил палочку из трости, чтобы немедленно определить, куда подевалась Гермиона вместе с детьми, и вдруг заметил клочок бумаги на столе.
Записка взбесила окончательно. Только сила воли удержала от того, чтобы отыскать Гермиону и приволочь негодницу в мэнор за волосы.
Чуть погодя, Люциус немного остыл. Хотя бы то, что с детьми всё в порядке, примиряло со всем остальным.
Он прижал к груди клетчатое одеялко, которым укрывал на ночь Вивиан, и почувствовал лёгкий детский запах.
«Бессердечная ведьма! Что же ты наделала…»
* * *
Следующим вечером Люциус сразу после работы отправился на Косую Аллею, чтобы найти Гермиону. Но едва он начинал думать о ней, снова пробирала неистовая злость, и Малфой решил пройтись, чтобы успокоиться.
Когда же он дошёл до её маленького кафе, удивлённый взгляд остановился на вывеске: «Минни». Лу ничего не докладывал о названии, и Люциус с неясной тревогой и любопытством рассматривал его: буква «М» так подозрительно похожа на «М» на старом гербе Малфоев, даже завитушки снизу такие же.
Внутри было шумно и людно, несмотря на жару и вечер. Сквозь витражные окна лились разноцветные солнечные лучи. Волшебники галдели за столиками, за стойкой кто-то потягивал холодный эль, пахло мёдом и горячими пирогами со свежей форелью. Потрясающие ароматы обещали вкусный ужин, и Люциус устроился за столиком в углу, откуда был виден весь зал.
— Добрый вечер, сэр! — молоденькая девушка в странно знакомом коричневом платье сделала книксен. — Возьмите меню, пожалуйста!
Люциус взял увесистую папку и вдруг заметил, что у официантки на груди приколота связка из трёх маленьких колокольчиков.
Девушка, видя его замешательство, затараторила:
— Сэр,
— Что ж, — задумчиво протянул Люциус, — тогда мне ростбиф с подливкой, да посочнее. И ежевичный пирог. И чашку кофе со сливками.
Официантка унеслась и оставила его в раздумьях: что бы всё это могло означать? «Минни», колокольчики, форменные платья… Тут стоило поломать голову: Гермиона всегда была мудрёной загадкой.
Заказ принесли довольно быстро. И Люциус приступил к горячему ужину, с удовольствием лакомясь сочным мясом. Когда и с пирогом было покончено, он увидел, как двое молодых волшебников в зелёных рубашках левитировали в зал большую арфу и установили её рядом со стойкой. Один из них достал бойран, а другой — гитару. Люциус заметил, как гомон стих, разговоры перешли на шёпот.
«Неплохо же у Гермионы идут дела, если в её кафе выступают легендарные «Meldis»! Хотя… возможно, здесь не обошлось без протекции Поттера…»
Тоненькая темноволосая девушка встала рядом с арфой, которая была выше её самой. Белые пальцы птицами взлетели над струнами, и переливчатые звуки разнеслись по залу. И голос, чистый, как горный родник, полился, отражаясь от стен, и наполняя душу невыразимым восторгом.
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один
В мраке фонарей, в свете паутин,
В свете наугад мой печальный взгляд.
Грудь огнём горит от попавших заклятий, жаркий пот сбегает по вискам на подушку. И дыханием самой Нимуэ — спасительные касания тонких пальцев Гермионы. На их кончиках столько целительной магии, что боль уходит, тает. В густой тишине спальни слышится «дзинь».
Колокольчики на поясе звенят, звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дон-дин,
Может быть во сне, может наяву
Встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь до-он-дин.
Небо над головой черно, как плащ Пожирателя. Оно усыпано яркими звёздами — огнями света и надежды. Гермиона сидит напротив него у огня в беседке, и блики пламени отражаются в её янтарных колдовских глазах. Она заливисто хохочет. И смех её — перезвон серебряных колокольчиков.
«Гермиона, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один.
Плачет мой камин, месяц мой во мгле,
Плачет мой камин, дон-дон-дин, дон-дин.
Может быть во сне встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь дон-дон-дин.
Гермиона сидит верхом на нём, прекрасная, как языческая богиня. Её волосы в лунных отблесках — медное пламя, а очи — полночь. Он входит в неё снова и снова, и полные груди, как две луны, налитые молочным светом, искушающе раскачиваются в такт.