Мир и война в жизни нашей семьи
Шрифт:
В 1920–1921 годах Самару поразили холера и голод. Очень много людей скончалось. Моя дорогая тетя Наташа умерла. Я осталась жить с дядей Петей, и, как говорится, недолго была благодать: он нашел себе жену новую, звали ее Матреной. Дядя Петя работал. Тетя Матрена меня очень не любила, даже часто била. В 1921 г. дядя Петя умирает, я остаюсь с тетей Матреной. Очень много осталось добра от тети Наташи и дяди Пети (дом, дача и т. д.). Тетя Наташа, когда умирала, просила дядю Петю сделать завещание и всё имущество подписать мне, так и было сделано, всё на меня. Моя фамилия была Головина Вера Петровна. Но моя мачеха всё завещание переписала на себя, уговорила дядю Петю. Когда умер дядя Петя, мне стало очень плохо: почти голодная, холодная, мачеха каждый день била, заставляла непосильную работу делать. Очень хорошо помню, как я носила очень тяжелые ведра
В 1921 году приехал за мной в Самару мой брат Сергей. Думали получить всё имущество, но тетя Матрена ничего не отдала. Помню, вещи были: часы и какие-то тряпки. Очень хорошо помню, когда Сережа привез меня на Московский вокзал, я обратно убежала через весь город в детский дом. Очень не хотела ехать в Рахманово. Говорят, когда я маленькая была с тетей Наташей в Рахманове, то папаньку звала Цыган. В конце 1921 г., наверное, в ноябре, меня привезли в Рахманово, где жила вся наша семья. Детей семь человек, папанька. И еще нас воспитывала бабушка Анна Кирилловна, нам она приходилась прабабушкой. В то время ей было 88 лет, но бодрая, всё готовила на всю семью, очень строгая. Вот этот день я почему-то помню очень хорошо всю жизнь. Приехали мы вечером, электричества не было, керосиновые лампы. Во двор все вышли меня встречать с фонарем. Бабушка Анна первая обняла, прижала к себе и громко запричитала: «Милая моя голубушка!». Катя, Нюша, Лиза – все плакали. Папанька плакал очень сильно, ему даже стало плохо. Все говорили, что я похожа на тетю Наташу. Я была очень хорошо одета. Как помню, на мне было надето сиреневое пальто с белым мехом, главное – капор (раньше так называли шапку) с белым мехом и большими белыми пампушками.
Повели меня в дом. Был накрыт стол. Я сидела на табуретке высокой, всех выше. Папанька всё меня угощал своим, он был на строгой диете. Все пили чай с сушеной свеклой. Мне дали два кусочка сахара. И так началась моя жизнь в Рахманове. В этот год в школу я не пошла. Надя училась во втором классе, Ваня – в пятом. Очень хорошо помню: Ваня прекрасно рисовал царя. Утром приходили соседи: тетя Стешуха, тетя Пелагея со своими девочками. Тоня и Настя стали моими подругами. Это было в конце ноября 1921 г.
4/ХII у нас в Рахманове праздник престольный – Введение во храм Пресвятой Богородицы. К нам приехали в гости сестры мамы: тетя Анюта, тетя Катя и тетя Лиза.
Тетя Анюта жила во Ржеве, тетя Катя – в Стрелецкой слободе, тетя Лиза – в Волоколамске. Все жили очень богато. Приезжал из Поповкина, откуда мама, дядя Вася – брат мамы. Все с подарками, с гостинцами, одели меня, как куклу. Не только меня, а всех моих сестер и братьев. Все говорили: «Милые, дорогие наши сиротинушки, как бы сейчас посмотрела Леночка» (моя мама). На праздник приезжала папанькина сестра, жила она в Ченцах, тетя Анета. Тоже с подарками. Ее муж имел лавочку, торговал обувью. Приезжал на праздник дядя Вася, брат папаньки из Москвы. В праздник очень много было гостей. Баба Анна очень хорошо всех принимала, а готовила стряпуха, привозили ее из Спирова на праздник.
В 1921 году (это, правда, без меня) весной Катя, моя крестная, вышла замуж через дом за Рыкова Павла Петровича. Он жил и работал в Москве. Катя зиму жила в Москве, на лето приезжала в Рахманово работать в поле. Как говорила тетя Настя, свекровь Кати, надо помогать растить Настю и Ваню, брата и сестру Павла Петровича. У Кати в 1922 г., в январе, 30-го, родился мальчик Витя. Сколько было радости! Я помню, как я всем на горе у нашего дома рассказывала, что у нас родился мальчик Витя, а подружка моя Тоня говорила: «Подумаешь, какая радость! Одно горе. У нас вон сколько мальчишек, только жрать давай». У них очень большая была семья: она, Тоня, старшая и шесть человек мальчишек.
В 1922 году я пошла учиться в село Спирово. У нас в Рахманове школы не было, эта школа от нас в 2–3 км. Учителя звали Петр Иванович, его жена – Мария Петровна, дочь – Елизавета Петровна. Один год Петр Иванович учил 1–3 классы, второй год – 2 и 4. Я
Я совсем не помнила свою маму, все остальные хорошо помнили. Каждое воскресенье ходили на могилку, всегда плакали, особенно Лиза и Анеточка. Мама моя похоронена в Спирове в ограде напротив Царских дверей. Никакого памятника не было, просто крест: Елена Михайловна Рыкова – 1880–1915. Там в ограде деревянной были похоронены дедушка Петр, бабушка Мария, дедушка Иван. Всегда в праздники служили панихиду на могилках священник отец Александр или Михаил. Отец Александр – друг папеньки.
В Спирове было несколько домов, два дома священника, дом дьякона, школа и церковь. Считалось селом. В школе училось не больше 100 человек, может быть, и меньше. Петр Иванович всё нас заставлял делать: убирали с огорода, пилили дрова как для школы, так и для них лично, носили воду и т. д. Уроки начинались, как только приходили в школу, а мы приходили рано, сразу – задачи, чтобы мы сидели тихо.
Урок начинался в 9.30–10 часов. Все ученики брали с собой обед: молоко в бутылках и хлеб, постом – брусничный сладкий морс. Когда было тепло, ходили пешком; когда было холодно, возили на лошади. Мне почему-то было всегда скучно, когда кончались уроки; долго не могла привыкнуть ко всем нашим.
Один раз баба Анна мне рассказала, как умирала мама. Она подвела меня к ее портрету (их было очень много) и говорит: «Вот Леночка в последний час сказала: “Принесите Верочку”. Поцеловала, благословила и сказала: “Анна Кирилловна, не обижайте ее”. И умерла». Всё это мне очень запало в душу, и я думала, почему три было, три мамы, и ни одной не стало. Я очень часто из школы шла в ограду на могилку к маме и всё плакала. Очень, очень хорошо всё помню: положу цветочки, яблочки и иду домой. Так я училась 4 года.
В 1924 году 14 октября наша Анеточка ходила в церковь в Покровское на праздник Покрова, и там ее приметил Костя Кулаков. Жили они в селе Шестаково. Были богатые, имели надомников, вязали кофты женские. И на Святках, после Рождества в 1925 году приехали сватать Анеточку. Наш папанька был очень доволен и сразу дал согласие. Спросили хорошее приданое и даже деньги. Все мы были недовольны: жених нам очень не нравился, некрасивый и совсем как дурачок, но из богатых. За Анеточкой много ухаживало хороших ребят, она его совсем не знала. Назначили благословение. Вечер был у нас со священником, отцом Михаилом, много гостей. Когда приехали Катя и Павел Петрович, они очень расстроились. Катя всё говорила: «Жених – дурак». Я всё время плакала. Так мне жалко было Анеточку. Венчание 21/II/25 г. было в Москве. Иван Матвеевич, отец Кости, не захотел, чтобы венчание было в Шестакове, там жениха, наверное, знали, какой он есть, и свадебный вечер отец Кости хотел справить днем. Наши гости не поехали днем, все приехали вечером. Я так поняла, что наш папанька отдавал Анеточку за богатство. Братья и сестры Кости были богатые и умные. Я часто ходила пешком в Шестаково, гостила там у них. Одна из сестёр Кости – тоже Вера, немного старше меня. Очень хорошая была свекровь Анеточки, Елизавета Михайловна. Один раз я слышала, как она сказала Анеточке: «Женили дурака, сгубили мою голову». Мне на всю жизнь это запомнилось.
В 1925 году очень болела наша баба Анна, была парализована, лежала без движений больше полугода и умерла летом 1925 г. Я как раз оставалась одна дома, наши все работали в поле. Было очень страшно. Это тоже хорошо помню. Похоронили в Спирове в одной ограде с мамой.
А в 1926 году в декабре у нас большая радость: у Анеточки родилась дочка Женя. Я и все наши очень были рады, почти каждый день ходили в роддом в слободу. Из роддома ее к нам не пустили, забрали в Шестаково, там свекровь ее Елизавета Михайловна очень хорошая. Я туда часто ходила пешком, а это верст 10.