Мир всем
Шрифт:
Под взглядом бабушки Саша протянула мне эскимо в серебристой обёртке и чинно попрощалась:
— Всего хорошего. Заходите в гости.
Подаренное мороженое требовало немедленного съедания. Я откусила холодную сладость и подумала, что для моего поколения мороженое навсегда останется самым доступным послевоенным лакомством.
Мороженое, кажется, что оно было всегда. Но это не так.
Тележки с мороженым выкатились на улицы Советского Союза благодаря наркому продовольствия Анастасу Микояну. В 1936 году он подписал указ, согласно
Сказано — сделано, но как? Технологи разводили руками. Страна трудно и долго оправлялась от Гражданской войны, отдавая предпочтение тяжёлой промышленности. И нарком лично поехал в Америку закупать новое оборудование, а уже через год на улицы Москвы вышли продавщицы с деревянными ящиками, где на льду лежали первые советские брикеты мороженого. Под стать белоснежному товару продавщиц одели в белые халаты и белые косынки.
Детей приходилось тащить к лоткам чуть ли не силком:
— Мама, я не хочу укол. Я боюсь тётю доктора.
Страх испарялся мгновенно, едва на язык ложилось восхитительно взбитое мороженое из чистейшего первосортного молока. Это была любовь с первого укуса на всю жизнь.
Вскоре фабрики по производству мороженого заработали в Ленинграде, Харькове, Севастополе, Киеве, Ялте, Полтаве…
За качеством следили очень строго, и малейшее отклонение от нормы считалось браком. Не перестали выпускать мороженое и во время войны. Вскоре после снятия блокады в Ленинград пришла первая партия мороженого из Ярославля.
— Мороженое! Настоящее мороженое! Вы только подумайте! Без карточек!
Люди смотрели на лотки как на чудо, внезапно вынырнувшее из полузабытой мирной жизни.
Его продавали по коммерческой цене по пятнадцать рублей за вафельный стаканчик, но разве можно мерять деньгами пусть крошечную, но частичку победы над врагом?
О судьбе Лены я узнaю от Серафимы Яковлевны через много лет, а пока заканчивался последний военный год, чтобы в двенадцать часов ночи часы начали отсчитывать новую послевоенную эру, в которой конечно же исчезнет несправедливость и все советские люди навек станут друг другу братьями, без деления на верных ленинцев и врагов народа, на верующих и атеистов, на горожан и деревенщину. По крайней мере я твёрдо в это верила и с радостью вместе с детьми готовилась к новогоднему празднику.
— Антонина Сергеевна, Наташа совсем не умеет петь. Я говорила ей, чтобы она не кричала, а она не слушает и всё равно кричит! — Пионервожатая Кира Ярцева возмущённо свела брови и указала на худенькую девочку, едва сдерживающую слёзы.
Я посмотрела на высокую шестиклассницу Киру и потом на маленькую первоклассницу Наташу.
— Не умеет петь — и не надо. Мы нарядим Наташеньку ёлочкой, и она прочитает стихи о ёлке. Согласна?
Повеселевшая Наташа закивала головой, так что по плечам запрыгали косички.
Кира в раздумье надула губы и взяла карандаш:
— Хорошо, тогда я Наташу из хора вычеркиваю.
Мне нравилось, как ответственно
Всего в нашем классе было шесть октя брятских звёздочек — в каждой звёздочке пять человек, по числу лучиков. Звёздочками руководили пионервожатые из старших девочек.
Предновогодняя суета весёлым вихрем носилась по школе. Младшие классы на уроках труда клеили цепочки из обрезков бумаги для украшения ёлки. Завхоз Николай Калистратович вырезал огромную картонную звезду на макушку ёлки и раскрасил её красной краской для вёдер на пожарном щите.
Старшеклассницы мастерили костюмы для спектакля. Учительница музыки с «артистами» репетировала роли. Ещё предстояло дать концерт для родителей и сходить на завод поздравить наших шефов. И, конечно, все школьницы от мала до велика ждали новогодних подарков.
Мы в учительской тоже гадали о содержимом заветных подарков Дедушки Мороза. На вопросы про подарки завхоз таинственно щурился, но молчал. Единственное достижение нашей разведки заключалось в слухах, что жена Николая Калистратовича спешно шьёт бязевые мешочки по числу учениц. Костюмы Деда Мороза и Снегурочки тоже держались в секрете, но я ухитрилась мельком увидеть наряд Снегурочки из марли, покрашенной в голубой цвет и обсыпанной блёстками от побитых ёлочных игрушек. Красота необыкновенная.
Над моим образом злой старухи Вьюги — обидчицы пионеров и октябрят — я работала максимум полчаса, соорудив себе рубище из бязевой простыни с приклеенными по ткани крупными снежинками из клочков ваты. Получилось вполне симпатично.
Накануне меня опять вызывал Роман Романович подписывать новогоднее поздравление нашим шефам — коллективу завода «Серп и Молот». Несколько раз глубоко вздохнув, я подумала, что пора менять свой красивый почерк на каляки-маляки и спать спокойно.
— Опять к директору? — ехидным тоном спросила учительница второго «А». — Что- то ты зачастила.
— Можешь сходить вместо меня. Уступаю тебе честь.
— Так нас не приглашают.
С испорченным настроением я явилась в кабинет директора, и пока заполняла поздравление, ни разу не подняла голову от пера и чернил. Роман Романович сидел рядом. Я слушала за спиной дыхание, и его присутствие выбивало меня из колеи. Когда он положил руку на спинку моего стула, я вздрогнула, как от ожога.
— Всё подписала.
— Спасибо, завтра я загляну к вам на урок.
Не ответив Роману Романовичу, я рванула на себя дверь и шагнула в коридор, словно вынырнула из ледяной проруби в тёплую воду.
Крысы в доме закончились, и кот Пионер загрустил. Чтобы скоротать время, он забился под кухонный столик у дверей и лапой ловил проходящих мимо соседей. Подозреваю, что в сравнении с крысами мы оказались слишком лёгкой добычей, потому Пионер относился к нам с презрением. Лично мне он разорвал чулок, за что я обозвала его скотиной и посулила в следующий раз сделать из него шапку-ушанку. Надо заметить, Пионер прекрасно понимал, что его драная шкура на шапку-ушанку не годится, и потому не уважал никого, кроме Энки.