Мир всем
Шрифт:
Где-то совсем рядом хрюкал поросёнок. Пассажиры на скамейке напротив, расстелив на коленях газетку, увлеченно колупали варёные яйца и хрустели зелёным луком.
С собой в дорогу я взяла армейскую фляжку с чаем и несколько ломтей хлеба, густо намазанных яблочным повидлом, о жареной курице приходилось только мечтать, а вместо яиц по карточкам давали яичный порошок. Ну да ерунда, купим на станции вареной картошки и огурцов — тех, кто прошёл войну, трудности не пугают. Главное, настроиться на лучшее, и всё сложится.
Перед поездкой Марк дежурил всю ночь и, как только поезд тронулся, немедленно заснул, положив голову мне на плечо. Стараясь не шевелиться, я смотрела на соседей, дышала запахами паровозного дыма из приоткрытого окна и понимала, что сейчас счастье порхает вокруг меня подобно разноцветным бабочкам — лёгкое, невесомое и яркое. Украдкой я посматривала на свою правую руку с тонюсеньким обручальным колечком, которое Марк надел мне на палец в ЗАГСе и в котором для меня замкнулось прошлое, настоящее и наше с Марком общее будущее.
Накануне днём я переехала из барака в комнату Марка и всё ещё находилась под впечатлением от своего нового жилища в настоящем кирпичном доме с водопроводом и туалетом. Небольшую квадратную комнату заливало солнце, делая её уютной и тёплой. Наличие мебели ограничивалось трёхстворчатым шкафом, фанерным буфетом с матовыми стёклами, кроватью и круглым столом под камчатой скатертью. Один угол занимала узкая круглая печка, покрашенная серебрянкой. Статуэтку фарфоровой пастушки я пристроила на книжную полку и сочла новоселье законченным. На общей кухне стояли три стола с керосинками, значит, хозяек всего трое, включая меня.
— Соседи все из близлежащих деревень, поэтому летом целыми днями пропадают на огородах, — объяснил Марк тишину в квартире. — Так что пока мы здесь с тобой вдвоём.
От его слов у меня застучало в висках, и чтобы скрыть смущение, я кинулась разжигать примус:
— Я сейчас сварю кашу или почищу картошку. У тебя есть картошка?
— Картошки нет. Но главное, у меня есть любящая жена и в стране мирное время, а остальное не имеет значения. Ты согласна?
Ещё бы я была не согласна! Но я всё-таки сварила пшённую кашу, щедро заправив её комбижиром. Ради праздника Марк достал из буфета банку лендлизовских американских сосисок и вазочку с розоватыми кубиками постного сахара. А потом мы завели патефон и закружились в нашем первом вальсе, полном любви и нежности. Его руки лежали на моей талии, и я чувствовала себя на седьмом небе от счастья.
Наверное, я слишком блаженно улыбалась приятным воспоминаниям, потому что женщина, сидевшая в вагоне наискосок от меня, протяжно вздохнула:
— Счастливая ты. Вон как муж к тебе прильнул. А на моего ещё в сорок первом похоронку принесли. Ты смотри береги своего, а то вмиг уведут, ахнуть не успеешь.
— Не уведут, — сонно пробормотал Марк, устраиваясь поуютнее, — я отбиваться буду.
— Слышали? Он будет отбиваться, — гордо повторила я.
— До последней капли крови, — подтвердил Марк и открыл глаза. — Долго я спал?
— Долго, — я пошевелила затёкшим плечом, — скоро подъедем к этим самым Торфяникам.
— Вам в Торфяники? — из-за перегородки высунулась голова женщины. Похоже, что поросёнок хрюкает как раз из её корзинки. — Я тоже оттуда. А вам к кому?
Мы с Марком переглянулись. Он поднял брови:
— Да мы толком и не знаем, к кому. На месте определимся. Нам надо узнать про знакомого, Сергея Вязникова. Он умер в марте, не знали такого?
— Вязников? В марте? — Женщина задумалась. — Помню, по весне хоронили Шапитова. У нас ещё снег по колено лежал. Он приезжий, недолго у нас жил, но народу к нему на похороны густо приехало, и все разные: кто в шевиоте и бобровой шапке, разодет не хуже наркома, а кто видом на побирушку смахивает. Видать, известный был человек, но у нас жил тихо, хотя, судя по всему, денежки у него водились. Он по большей части рыбку ловил, я его с удочками частенько на реке видела. Он приветливый такой, мимо пройдёт, поздоровается. Некоторые приезжие как бирюки, а Шапитов не такой. А ещё мы соседку тётку Дарью в марте хоронили. Ох и вредная старушенция была, но зато заговоры знала: могла грыжу младенцу заговорить или радикулит утюгом с углями расправить.
— Утюгом, говорите, — оживился Марк, — и как, помогало?
— Кому помогало, кому нет, — степенно сказала женщина. — Так что если вы к тётке Дарье планировали обратиться, то опоздали. Знаю, к ней из города, бывало, ездили, чтобы ребятёнка завести.
Я покраснела, а Марк хмыкнул:
— Да мы как-нибудь сами справимся.
— Это уж как Бог даст, — отозвалась попутчица. — Но на всякий случай сходите к Каменным ключам, это пара часов ходу от Торфяников. Не пожалеете! Очень уж наши ключи целебные! От многого помогают. Бывало, так хворь душу вымотает — хоть помирай, а в ключе искупаешься, и дальше жить можно.
— А к врачам обращаться не пробовали? — поддел Марк. — Тоже, знаете, иногда помогает.
— К врачам! Скажете тоже, — возмутилась попутчица. — Да где их, врачей, взять? Правда, недавно фершалку прислали, совсем девчонку. Разве такая свиристелка вылечит? У неё небось одни танцульки на уме.
— Зря вы так думаете! Танцульки нисколько не мешают стать хорошим специалистом, — заспорил Марк.
Я поняла, что они будут препираться до самой станции, и негромко напомнила:
— Так что про Сергея Вязникова? Знаете его?
— Нет! — Женщина покачала головой. — Старожилов-то я всех знаю, особо тех, кто после немцев в живых остался. Мы ведь в оккупации были. А ваш знакомый небось из новосёлов или со Щебзавода, у них там свой посёлок. Отовариваться заводские в наш ОРС ходят, но живут отдельно. ОРС — это отдел рабочего снабжения, — пояснила она. — Да вы не горюйте, в сельпо спросите про вашего знакомца, продавщица Люська про всех рада наболтать. Ей дай волю, так до ночи рот не закроет. Не знаю, как Люськин муж от такой трещотки с ума не сошёл. И ведь вот какая оказия — справные бабы вдовами остались, а её хозяин целёхонек с фронта вернулся, правда, слепой.
— Скажите, у вас в посёлке есть Дом колхозника или общежитие, где можно переночевать? — спросил Марк.
Какой он всё-таки молодец! Мне бы и в голову не пришло заранее побеспокоиться. Бегала бы потом как угорелая, а то и вовсе ночевала на вокзале.
— Дома колхозника нет, потому что нет колхоза. У нас Лесхоз, — отрезала женщина, — но вы у местных спросите, где дом Галины Авдеевны Рязановой, она вас пустит переночевать, к ней на постой часто определяют, когда проверка из области нагрянет или лектор из города с лекциями приедет. — Она хихикнула. — В прошлом месяце клуб на лекцию по гигиене труда зазывал. Ох, мы с подружками и нахохотались! Представляете, стал нам рассказывать, чем бабы от мужиков отличаются! Вот хохма! Поднимать нам, оказывается, нельзя больше пятнадцати килограмм! На лесоповале работать можно, плуг на себе тащить можно, а ведро с песком поднимать нельзя! Ну не смех ли!